Вечная жизнь - Тирнан Кейт

На сеновале было тепло, от тюков с сеном до приторности сладко пахло тимофеевкой — хорошее сено, высший сорт. Сенная пыль защекотала мне нос, и я потерла его рукавом.

— Отлично, — коротко сказала я. — А ты иди и раскладывай сено по кормушкам.

Забавно было отдавать ему приказы. Хотелось бы делать это почаще.

Рейн набрал в легкие воздуха, словно хотел поспорить, потом повернул фонарик так, чтобы свет падал мне на лицо. Взяв меня за подбородок, он развернул мою голову щекой к свету.

Я попыталась вырваться, но он держал крепко.

— Это я сделал, тюком? — спросил Рейн.

— Нет. На меня напал дикий тюк, поджидавший снаружи, — презрительно фыркнула я, отстраняясь от него и пытаясь сосредоточиться на работе. Понятно, что Рейн мог одним мизинцем сдвигать стотридцатифунтовые тюки сена и сбрасывать их вниз, но, к счастью, не все из нас такие накаченные идиоты.

— Я... Прости меня, — хрипло сказал он. — Я действительно не знал, что ты здесь. Я бы никогда не стал нарочно бросать в тебя тюком. — Он помедлил и честно признал: — Наверное.

Застигнутая врасплох его извинениями, я смущенно дернула плечом. Щеку сильно щипало, но кровь уже остановилась.

— Проехали. Значит, мне нужно сбросить три оставшихся тюка?

— Не хочешь пойти вниз и умыться? — спросил он таким тоном, словно его дико раздражала необходимость проявлять заботу обо мне.

— Можно подумать, тебе есть дело! — взорвалась я. — Ты же терпеть меня не можешь. Ты даже не смотришь на меня. Нет, я не хочу умываться. Я хочу как можно скорее сделать это и вернуться в постель!

Наклонившись, я вцепилась пальцами в веревку, связывавшую сено в тюк, и попыталась оттащить его к краю сеновала. Кажется, мне удалось сдвинуть его на целый дюйм. Нет, все-таки меньше. Этот чертов тюк весил больше меня.

Рейн не двинулся с места, поэтому я подняла голову, ненавидя его за то, что он видел мои старания.

— Что? — заорала я.

Он смерил меня холодным взглядом и дотронулся до своей щеки, словно хотел снова сказать, что извиняется.

Я еще больше разозлилась. Запах лошадей и вена, тишина конюшни — все это слишком сильно напоминало мне о прошлом. Мне было невыносимо находиться здесь.

— Забудь об этом. Уверена, эта ссадина лишь увеличит мой природный шарм девочки-беспризорницы. Ты уберешься отсюда, большой болван?

Я снова перегнулась через тюк, приготовившись толкать его дальше.

Глаза Рейна, потемневшие до цвета виски в полумраке сеновала, угрожающе прищурились. Прежде чем я успела сообразить, что сейчас произойдет, он вытянул ногу и сделал мне подсечку. Потеряв равновесие, я неуклюже шлепнулась на задницу, изумленно разинув рот.

— Да что с тобой такое, черт тебя побери? — я непонимающе уставилась на Рейна снизу вверх, и тут мне вдруг впервые пришло в голову, что, возможно, я все-таки напрасно перестала его бояться.

— Я не хочу, чтобы ты была здесь, — сказал Рейн, и вид у него при этом был расстроенный и смущенный. Повернувшись, он сердито посмотрел на меня. — Зачем ты сюда явилась?

Я просто не знала, что ответить. Он был не единственным бессмертным, нуждавшимся в курсе реабилитации. Уже не в первый раз я спросила себя, что могло привести его сюда.

Рейн наклонился, как будто для того, чтобы помочь мне, но я отшатнулась и выставила вперед руку, приказывая ему не приближаться. Повинуясь какому-то внезапному порыву, он схватил меня за руку, потянул вниз — и не успела я перевести дыхание, как он опрокинул меня на сено, навалился сверху и поцеловал.

Я не могла ничего сделать, не могла думать. Да, я тысячу раз воображала, что произойдет, когда он окажется в моих руках, я мечтала о нем с первого момента, как только увидела, но при этом никогда — никогда! — не думала, что это когда-нибудь произойдет на самом деле.

А теперь он целовал меня, причем не со злобой и ненавистью, а с какой-то теплой, соблазнительной настойчивостью. На сеновале, в конюшне, среди ночи. Черт возьми, а?

Рейн отстранился, не сводя блестящих глаз с моего лица. Темно-русые волосы падали на лоб, на высоких скулах играл румянец. Если отбросить в сторону все мои истерические фантазии, то в этот момент он был в сто раз сексуальнее любого парня, а я была трезвой и холодной, как камень.

Я смотрела на него и видела, как часто он дышит, как темнеют его губы. Медленно, словно давая мне время отстраниться, он поцеловал царапину на моей щеке, и она снова засаднила. А я продолжала смотреть на него, совершенно оглушенная всем происходившим и унизительным пониманием того, что несмотря ни на что, я по-прежнему хочу его, причем хочу гораздо больше, чем кого-нибудь хотела за всю свою до-о-о-олгую жизнь.