Черный Принц - Демина Карина

Если вовсе станет.

Не думать о плохом.

- Знаешь, кажется, я сейчас засну… - Кэри зевнула. - Я честно не хочу спать, но…

Она дремала. И ела в полудреме, кажется, не слишком понимая, что именно ест. Жевала. Пила, когда Брокк совал в руки запотевший стакан. И все-таки уснула, прямо за столом…

Устала.

А стоило на руки взять, очнулась.

- Что? - сонно хлопнули белые ресницы.

- Ничего. В кровать пора…

- А ты?

- И мне пора. Пустишь?

- Не знаю… подумаю…

- Думай, - он уложил ее. - А я пока помоюсь, ладно?

Кэри сонно кивнула.

В кровати хватит места для двоих. И пока Брокк мылся, она все-таки разделась, но хотя бы рубашку не сняла, вот только сквозь мягкую ткань чувствовалась горячая ее кожа.

- Кэри…

- М? - глаз не открыла, но подвинулась к стене.

- Спокойной ночи, моя янтарная леди, - Брокк поцеловал ее в висок. - Спокойной ночи…

И уже во сне Кэри, вывернувшись, обвила руками его шею, прижалась, и пробормотала:

- Не убегай больше… я не хочу тебя искать.

- Не убегу.

Услышала ли? Как знать. А за стеной жалобно скулила буря.

Брокка разбудил взгляд.

- Что-то не так? - спросил он, не открывая глаз.

- Все так… - Кэри дотянулась до его лба. - Только ты опять хмуришься. Снилось что-то плохое?

- Нет.

Ночь в полусне, сквозь который Брокк слышал и бурю - к утру она улеглась - и дыхание женщины рядом. И звук старых часов, найденных на свалке, но оживших. В облезшем домике обреталась кукушка, которую Брокк выкрасил в лазоревый цвет. Правда, пружина заедала с завидным постоянством, точно сменившая окрас кукушка опасалась показываться на люди.

- Почему ты меня украл? - Кэри полулежала, опираясь на локоть. И рубашка, слишком просторная для нее, сбилась, а пуговки разошлись. - Только серьезно.

И сама серьезна.

Розовая сонная и мягкая, с запахом гор и серной воды, вина, которым Брокк сдобрил чай и самого чая. Близкая, слишком близкая, чтобы думать о плохом.

- Если бы я просто предложил прогуляться… уехать дня на два, ты бы согласилась.

- Нет. Не знаю… а сказать?

- Про драконов? Тогда не получилось бы сюрприза.

- Не получилось бы, - согласилась она, подавив зевок. - А дальше что?

- Ярмарка. Я ведь вчера обещал. Но сначала завтрак. Надеюсь, ты не имеешь ничего против слегка подгоревших тостов?

- Почему подгоревших?

- Не подпалить у меня еще не получалось, - честно признался Брокк.

И нынешний завтрак не стал исключением. Тосты и сливочное масло, сыр со слезой, размороженная ветчина. Розетка с айвовым вареньем, кисловатым, терпким, и Кэри морщит нос, но намазывает густо…

- Мы на рынок, да?

- Да.

- А в чем я поеду?

На ней по-прежнему рубашка Брокка с закатанными рукавами, и собственные руки Кэри выглядят неестественно тонкими, хрупкими. Штаны, пусть и на подтяжках, но съезжают, и полы рубашки выбиваются, что безумно Кэри раздражает.

Об одежде он и не подумал.

Но в поселке хватает женщин. За год старые раны заросли, затянулись, разве что весной на кладбище, устроенном в долине, высадят цветы. И кресты поставят каменные, взамен снесенных ветром деревянных. Однако нынешним днем о крестах не думалось вовсе, то ли дело - платье. Отыскалось, новое, из плотного красно-зеленого тартана.

…вот только запах лаванды…

…переложили, чтобы моль не поела, как сказала полноватая женщина, которой платье было явно мало. Она же спешно, розовея и отводя взгляд, отряхивала подол, вздыхала, что складки, мол, разгладить бы, и если господин Мастер подождет…

Он ждал.

И Кэри, отказавшаяся отпускать его одного, тоже ждала. Она вертела головой, разглядывая нехитрое убранство дома. Вышитые лиловыми нитками астры и крупные, отчего-то розовые маки на полотняных занавесках. Белые полотенца с красными петухами, изразцовая печь и ряд медных, надраенных до блеска, кастрюль на полке.

Четверо детей на кровати, спрятались под одним одеялом, только глаза блестят.

Шепчутся.

Толкают друг дружку и, опасаясь материного окрика, а может и самого Брокка, натягивают пуховое одеяло по самые макушки. Запах свежего хлеба и мясной похлебки. Староста, ленивый, осоловевший с утра, расчесывает бороду резным гребешком, с прищуром наблюдая за супругой. Та же, двигаясь неторопливо, выгребает из печи угли, наполняя им стальной ковш утюга. А потом, перехватив за ручку, качает взад-вперед, словно колыбель. И воздух, проникая сквозь дыры в высоких бортиках, поит огонь, распаляет. Греется подошва…