Черный Принц - Демина Карина

Супругу Освальда, послушно собирающую ветви остролиста и можжевельника. На черных ее юбках позолоченные ленты смотрятся неуместным украшением, и Таннис знает - будь воля этой женщины, ленты отправились бы в камин, а следом за ними - ветви можжевельника.

И колючий остролист.

Делать венки Таннис умеет. И сгибает тонкие прутья, перевивает медной проволокой и теми же золотистыми лентами. Вывязывает банты. Крепит золоченые шишки…

…свечи.

- У тебя замечательно получается, деточка, - цокает языком Марта, и Ульне, обернувшись, одаривает кивком, надо полагать, одобряет.

Супруга Освальда кривится, и когда обе старухи отворачиваются, наклоняется к Таннис и шипит:

- Мой муж меня любит!

Ей так хочется в это верить.

Таннис молчит.

- Он знает, что я не способна подарить ему ребенка, - на ее бледном лице появляется обиженная гримаса. - Я слишком больна… опасно…

…он врет ей, как некогда врал самой Таннис. Сливами, платьем, косичками… заботой, которую она полагала искренней… и наверное, она была искренней, вот только когда Освальду понадобилось уйти, он ушел и не оглянулся.

- Мне приходится терпеть тебя… - недоделанный венок выпадает из рук женщины, и ветви рассыпаются, а можжевельник теряет черные ягоды. - Но когда-нибудь твой ребенок назовет мамой меня…

Таннис закрывает глаза.

Ненависть заразна, и тянет воткнуть в глаз женщины ветку… остролиста.

Или можжевельника.

И золотую ленту на шее затянуть потуже, запирая злые слова.

- Леди, - старик в напудренном парике возник из-за ширмы, и при его появлении замерла престарелая горничная. - Вас хотят видеть.

Он обращался к Таннис. И смотрел на Таннис. А глаза были пустыми, как и у всех в этом доме… стеклянными, точно, теми стеклянными, которые продавались в лавках цирюльников по полдюжины за шиллинг…

- Он любит меня, - прошипела вслед супруга Освальда, завязывая ленту узлом, не замечая израненных остролистом пальцев.

Любит?

Он способен любить?

Таннис думала об этом, глядя в бледное лицо человека, которого, оказывается, никогда-то не знала. Он же смотрел на нее… в руках держал перо, и кончик его касался блеклых губ.

- Садись, Таннис.

Низкое кресло, жесткое. И древняя подушечка не делает его мягче. У кресла изогнутая спинка, на которую не получается опереться, и Таннис приходится держать спину прямо.

- Я доволен тобой.

Между ними - широкий стол.

Бумаги. И шар стеклянный из тех, которыми пользуются шарлатанки на ярмарках. Но они заполняют шары пророческим дымом, этот же - пустой. Тонкое стекло испещрено медными узорами.

- И рад, что нам удалось достигнуть взаимопонимания.

- И я… рада.

Рисованная улыбка. Чужой голос.

И старый канделябр на семь свечей, а горят - лишь четыре… детская загадка. Сколько свечей осталось? Кейрен такие любил, логику развивают, так он говорил.

А Таннис злилась.

Поначалу у нее не выходило найти правильный ответ.

- Надеюсь, тебе нравится здесь?

Забавный вопрос. Нравится ли безумцам лечебница? И заключенным тюрьма? Нравится ли медленно терять рассудок среди пыли и ненависти?

- Да, - Таннис смотрела на свечи. - Все очень… дружелюбны.

Он улыбнулся. А улыбка прежней осталось, и на миг полыхнула надежда, что Войтех рассмеется, сбросит чужую маску и скажет:

- Обманули дурачка, на четыре кулачка… дурочка ты, Таннис, если поверила…

Как есть, дурочка, круглая, если продолжает надеяться на чудо. Не засмеется, и улыбку убрал, руку протянул отодвинув с пути канделябр. И свет свечей преломился в выпуклых боках стеклянного шара.

- На мою супругу не обращай внимания. Женская ревность…

- Конечно.

- Таннис, я не причиню тебе вреда, - сказал Освальд, поднимаясь. - Да, я хочу тобой воспользоваться и это может выглядеть циничным… и грубым…

Он ступал медленно, и некогда роскошный ковер скрадывал шаги.

- Однако я честен с тобой.

- И ты меня отпустишь?

- Мы оба знаем, что нет. Но я оставлю тебе жизнь, - Освальд остановился за креслом, и руки его легли на виски. Таннис замерла.

Ледяные влажноватые пальцы. А если они проберутся в мысли, в те мысли, которые она очень тщательно скрывает?

- Более того, я постараюсь сделать так, чтобы жизнь эта была приятна…

Пальцы подслушивали пульс.

- Ты очень красивая женщина, Таннис… сильная… умная…