Тайна клана - Тирнан Кейт

Я уставилась в потолок, словно ответы на мои вопросы были написаны там на потрескавшейся штукатурке. Когда дверь моей комнаты внезапно распахнулась, я вздрогнула.

– Ты можешь мне объяснить, что это такое? – спросила мама.

Ее карие глаза были широко открыты, вокруг плотно сжатых губ образовались глубокие морщины. Она показала мне небольшую стопку книг, перевязанную шпагатом. Эти книги я оставляла у Бри, потому что знала, что мои родители против того, чтобы я держала их у себя, – мои книги о Викке, о семи Великих Кланах, книги по истории магии. К ним прилагалась написанная крупными буквами записка: «Морган, ты оставила у меня эти книги. Я подумала, что они могут тебе понадобиться».

Я села в постели, сообразив, что Бри мстит мне таким образом.

– Я думала, мы с тобой договорились, – продолжала мама, повысив голос. Высунувшись из двери моей спальни, она крикнула: – Шон!

Я спустила ноги с кровати. Пол был холодный, и я сунула ноги в тапочки.

– Ну? – Мамин голос стал на один децибел громче.

В мою комнату вошел папа, вид у него был встревоженный.

– Что случилось, Мэри-Грейс? – спросил он.

Мама показала ему книги, держа их так, словно это была дохлая крыса.

– Я нашла это перед входной дверью! – сказала она. – Посмотри на записку!

Она снова повернулась ко мне.

– Ты соображаешь, что делаешь? – резко спросила она, словно не веря своим глазам. – Когда я сказала, что не желаю видеть эти книги у себя в доме, я вовсе не имела в виду, что разрешаю тебе читать их у кого-то другого! Ты понимала, что я хотела этим сказать, Морган?

– Мэри-Грейс, – успокаивающим тоном сказал папа, забирая у нее книги.

Он молча прочитал заглавия. В комнату вошла моя младшая сестра Мэри-Кей. Она все еще была в своей клетчатой пижаме.

– Что тут такое? – спросила она, откидывая волосы назад.

Ей никто не ответил.

Надо было срочно что-то придумать.

– Эти книги неопасные и незапрещенные. Мне хотелось их прочитать. Я уже не ребенок, мне шестнадцать лет. И я же считалась с вашим желанием, чтобы в доме их не было.

– Морган, – сказал папа несвойственным ему строгим голосом. – Дело не только в том, чтобы не держать такие книги в доме, и ты это знаешь. Мы объясняли тебе, что, будучи католиками, мы считаем колдовство пороком. Это, может быть, и не преступление, но уж точно святотатство.

– Тебе шестнадцать, – снова заговорила мама. – Но не восемнадцать. Это значит, что ты пока еще ребенок. – Ее лицо покраснело, волосы растрепались. В них я заметила седые прядки.

Меня поразила мысль, что через четыре года ей исполнится пятьдесят. Мне вдруг показалось, что она уже совсем старая.

– Ты живешь под нашей крышей, – напряженным голосом продолжала мама. – Мы тебя содержим. Когда тебе исполнится восемнадцать, ты будешь жить самостоятельно и работать. Вот тогда – пожалуйста! – можешь читать что душе угодно. Но пока ты живешь в этом доме, ты будешь делать то, что тебе говорят.

Я начала злиться. Почему они так поступают? Но прежде чем я успела открыть рот, у меня в голове возникла стихотворная строка.

• Сдержи свой гнев, смягчи слова —
• Одна любовь всегда права.

«Откуда это?» – как-то между прочим подумала я. Но каково бы ни было происхождение стихов, они оказались очень уместными. Я повторила их про себя три раза и почувствовала, что злость утихла.

– Понятно, – сказала я, вдруг ощутив силу и уверенность в себе, посмотрела на родителей и сестру. – Хотя все не так просто, мам, – мягко объяснила я. – И ты знаешь почему. И я знаю, что ты это знаешь. Я – ведьма. Ведьма от рождения. А если так, то и вы все тоже.

2. Я другая

14 декабря 1976 года

Прошлой ночью собрались на круг у западных скал. Всего пятнадцать человек: я, Ангус, Маннаннан, остальные из Белвикета и двое учеников, Тара и Клифф. Было холодно, сеял мелкий дождь. Стоя вокруг огромной кучи торфа, мы полечили приболевшую старую миссис Паксхэм, живущую внизу, в деревне. Я чувствовала камахд – силу – у себя в пальцах, в руках. Я была счастлива и танцевала часами.

Брэдхэдэр

Мама смотрела на меня так, словно ее вот-вот хватит удар. У папы отвисла челюсть. Мэри-Кей уставилась на меня широко раскрытыми карими глазами. Мамин рот дергался, словно она пыталась говорить, но язык не слушался ее. Лицо ее побледнело, и мне хотелось сказать ей, чтобы она села и успокоилась. Но я промолчала. Я понимала, что наступил решающий момент, и не могла отступать.