Черный Принц - Демина Карина

Облизал губы.

Пить хочется… и он пьет снег.

…а рука вдруг немеет. И железные пальцы повисают бессильно. Брокк пытается пошевелить ими, но не ощущает ничего, кроме немоты.

Проклятье.

И рукав постепенно намокает. Железо и кровь, кровь и железо, знакомый такой запах.

- Недоброго дня, Мастер. Мне сказали, что я вас здесь найду, - Кейрен из рода Мягкого олова протянул флягу, и Брокк вспомнил, что хочет пить.

Безумно хочет пить.

Руку протянул и металл вдруг ожил, коснулся металла, сминая.

- Извините.

- Ничего, - Кейрен успел убрать руку. - Будет повод приобрести новую. Вижу, не только у меня жизнь не задалась…

Чай из пробитой фляги стекал в рукав, разбавляя кровяно-железную смесь. И Брокк едва ли не с наслаждением чувствовал, как следом идет холод.

Боль - это хорошо, это значит, что он все еще жив. И рука будет работать.

Позже.

- От меня жена ушла, - пожаловался Брокк.

- Какое совпадение.

- И от вас тоже?

- Не жена, - Кейрен неловко пожал плечами. Снова он в черном, и пальто расстегнуто, клетчатое кашне сбилось, съехало, и матерчатый хвост его свисал едва ли не до кармана, а второй выглядывал из высокого воротника. - Просто женщина… одна женщина, которая очень мне дорога.

- Почему?

- Наверное, потому, что я не способен дать ей того, чего она достойна. Или просто, чтобы не мучиться.

- Хорошая причина, - согласился Брокк, скатывая искореженную флягу в шар.

- Легче стало?

- Немного.

- Повезло, - Кейрен сунул руки в карманы и сгорбился.

Тусклый. И пиджак расстегнут, на черную шерсть липнут снежинки, тают.

- Вы не замерзли? - Брокк потер рукав, чувствуя под пальцами распухшую культю. - Может, в дом?

Кейрен лишь пожал плечами. И уже в доме, скинув тяжелое пальто, уселся на корточках перед камином. Он протянул белые мертвые руки к огню, и тот отпрянул.

Брокк же, впервые не испытывая стеснения, стянул и пиджак, и рубашку, которой отер искореженную руку. Распухла. И кожа набрякла живым железом, которое просачивалось сквозь расширенные поры. Каждое прикосновение порождало боль острую, словно вспышку.

- Быть может, врача позвать? - Кейрен наблюдал с вялым интересом.

- Не стоит. Польете?

Букет увядал.

Красные солнца гербер на привязи зеленых стеблей. Стебли ломались в руке. Осыпались лепестки. Вода неуловимо пахла илом.

- Уверены? - Кейрен осторожно поднял высокую вазу.

- Уверен. Надо смыть корку, станет легче.

Следовало бы подняться наверх, в ванной комнате в туалетном столике прячется серебряный таз и кувшин с высоким узким горлом. Бритва в черном бархатном футляре. Чистое полотно.

Бутыль со спиртом.

…уже давно нет надобности, но Брокк не убирает.

Сойдет и вода из вазы, невелика разница. Вместо таза - фарфоровая миска, в которой лежали крупные красные яблоки. Их Брокк вытряхнул на стол, и яблоки покатились, падали они с громким неприятным звуком.

- Лейте.

Вода была холодной, показалось - обжигающей, и Брокк стиснул зубы, сдерживая стон. Кейрен разодрал остатки рубашки на полосы и принялся оттирать сукровицу.

- Терпите уж. Опыта у меня немного…

- Кто?

- Брат. Старший… разрыв-цветы и… иногда ему требовалась помощь, но всякий раз звать врача, волновать матушку. Просил меня. Сядьте куда-нибудь.

Он бросил пиджак на спинку стула, отправил следом жилет, оставшись в белой какой-то слишком уж яркой рубашке. Рукава он закатал. И подтяжки поправил.

А с прошлой встречи Кейрен похудел еще сильней.

Тощий. Жилистый.

Злой.

Откуда взялась эта злость? И главное, когда он успел измениться? Год - не так уж и много.

- Он как и вы не любил казаться слабым.

- Казаться?

- Казаться, Мастер, - Кейрен пинком подвинул стул и поинтересовался, - Бренди есть? Или коньяк? Виски сойдет тоже.

- В шкафу.

Виски - стоящая замена спирту. А спирт далеко.

- Пить будете или так потерпите?

Брокк покачал головой: пить нельзя, еще многое сделать предстоит. И Кейрен кивком одобрил решение.

- Не представляю, как бы я выдержал то же, что и он… или вы, - он плеснул из бутылки на руки, добавил в воду, прополоскал тряпку и предупредил. - Жечься будет.

- Потерплю.

- И тогда терпели? - пальцы его были чуткими, и боль отползала, поднималась выше к локтю, оставляя за собой полосы раздраженной, красной кожи.