Огнепоклонники - Робертс Нора

– Ты сказал, что можешь сделать в моем доме все, что я захочу. Это было честное предложение или тобой двигала похоть?

– Фактор похоти исключать нельзя, но в разумных пределах. Ты можешь заказать все, что пожелаешь. – Бо налил оливкового масла в сотейник.

– Как насчет камина в моей спальне?

– Чтобы топить дровами?

– Ну, необязательно. Меня устроит газовый или электрический. Пожалуй, даже в большей степени. Мне лень таскать дрова по лестнице.

– Это можно сделать.

– Правда? Мне всегда хотелось чего-нибудь такого… как в кино. Камин в спальне. Камин в библиотеке. А вообще-то мне больше всего хотелось бы превратить спальню в настоящие хозяйские апартаменты. Расширить ее немного, и чтобы обязательно с примыкающей ванной комнатой. И чтобы над ванной было окно в потолке.

Бо оглянулся и внимательно посмотрел на нее.

– Ты хочешь, чтобы у тебя над ванной было слуховое окно?

– По-моему, это входит в разумные пределы. Конечно, все это нужно будет делать постепенно. Я не могу выйти из бюджета.

Бо добавил в масло мелко нарезанный чеснок.

– Я посмотрю, набросаю пару чертежей и прикину стоимость работ. Что скажешь?

– Идет. Знаешь, ты так хорош, что просто не верится.

– Я думал то же самое о тебе.

– Я сама не знаю, чего хочу, Бо. Я не знаю, чего захочу завтра, не говоря уж о том, что будет через год.

– Я тоже.

– А мне кажется, что знаешь. У тебя есть хотя бы приблизительные представления о будущем. Мне кажется, когда ты занимаешься своей работой, когда строишь и проектируешь, ты уже можешь заглянуть на год вперед.

– Я знаю, что сегодня я хочу тебя. Я знаю, что хотел тебя – пусть хоть в мечтах – не один год. Но я не знаю, что мы будем делать друг с другом завтра. Или через год. – Бо положил цыпленка в сотейник. – Я думаю, что не случайно ты въехала в соседний дом. И не случайно я увидел тебя столько лет назад, а встретил только сейчас. Мне кажется, раньше я был не готов к встрече с тобой.

Бо взглянул на нее. Она сидела у стойки, следя за ним своими золотистыми глазами львицы, и водила пальцем по краю хрустального бабушкиного бокала.

– Мне кажется, это означает, что все становится на свои места, – продолжал он. – А может быть, это означает что-то совсем другое. Я не хочу знать ответ немедленно.

– Ты говорил о потенциале. Ты смотришь на новый дом и прикидываешь его потенциал. Это тебя привлекает. Ну так вот, у тебя есть потенциал, чтобы заставить меня влюбиться. Меня это пугает.

Бо почувствовал, как горячая волна приливает к его сердцу.

– Боишься, что я причиню тебе боль?

– Возможно. Или я причиню тебе боль. Или просто все окончится какой-то большой и ужасной неразберихой.

– А может быть, это будет нечто необыкновенное…

Рина покачала головой.

– Когда я смотрю на свои отношения с мужчинами, стакан всегда наполовину пуст. А то, что в него налито, может оказаться непригодным для питья.

Бо взял бутылку и наполнил ее бокал до краев.

– Просто до сих пор тебе не тот человек наливал.

– Возможно. – Рина бросила взгляд на духовку. – Не спали цыпленка.

Цыпленка он не спалил, и Рина вынуждена была признать и его кулинарные достоинства! Он к тому же сумел сервировать ужин идеально. Потягивая второй бокал вина, она попробовала цыпленка.

– Ну что ж, – сказала Рина, – это хорошо. Просто здорово. И учти, это серьезный комплимент из уст женщины, выросшей в семье, где еда – не способ поддержания существования и даже не искусство, а образ жизни.

– Цыпленок под розмарином – мое тайное стратегическое оружие.

Рина засмеялась.

– Расскажи мне о своей первой любви.

– Да это же ты! Ну, ладно, – кивнул он, когда она грозно прищурилась. – Тина Вулрич. Восьмой класс. У нее были большие голубые глаза и маленькие, как яблочки, груди. Она великодушно позволила мне их потрогать одним прекрасным летним вечером в темном кинотеатре. Как насчет тебя?

– Майкл Гримальди. Мне было четырнадцать, и я была до безумия влюблена в Майкла Гримальди, зацикленного на моей сестре Белле. Я мечтала, что пелена спадет с его глаз, и он поймет, что я его судьба. Но мое чувство так и осталось безответным.

– Майкл свалял дурака.

– Ну, допустим. Кто впервые разбил тебе сердце?

– Ну, это уж точно ты. Кроме тебя, никто.

– Не знаю, повезло нам в этом смысле или нет. Возьми, к примеру, ту же Беллу. Она обожала разбивать свое сердце и обожала разбивать сердца другим. Она без этого жить не могла. Или, скажем, Фрэн. Помню, как она плакала у себя в комнате, потому что какой-то дурак пригласил другую девочку на выпускной вечер. Меня такие вещи всерьез никогда не трогали. Наверное, это неправильно?