Плата за красоту - Робертс Нора

– Моя мать здесь ни при чем! – вспыхнула Миранда. – Просто я хочу быть уверена, что завтра у нас все получится. Остались кое-какие детали.

Он вырвал у нее из рук карандаш и разломил его пополам.

Миранда была изумлена такой реакцией.

– Ты ведешь себя как ребенок.

– Следовало бы не карандаш сломать, а твою упрямую шею.

Ее лицо стало таким холодным, словно Миранда задвинула невидимый ледяной занавес.

– И не смей так на меня смотреть! – взорвался Райан. – Сидишь тут, возишься со своими бумажками, как будто это самое главное в жизни. Но я не бумажка, я живой человек, и я хочу знать, что, черт подери, с тобой происходит!

– Не смей на меня орать.

Он развернулся и направился к двери. Миранда была уверена, что он уйдет и больше не вернется. Она опять останется одна, как раньше, как всегда. Но Райан запер дверь изнутри, повернул ключ и обернулся к ней. Миранда тоже поднялась на ноги.

– Я не понимаю, почему ты так рассердился.

– Неужели? Я-то видел, какое у тебя было выражение лица, когда ты узнала, откуда отправлено электронное сообщение. Не такая уж ты непроницаемая. Твое лицо не маска.

Ему было тяжело. Ее комплексы и выкрутасы обходились ему слишком дорого. «Не нужно мне все это, – зло думал Райан. – Почему я должен все время преодолевать сопротивление, прорываться через завесу, тормошить ее, уговаривать. К черту все это!»

– По-моему, я не из тех, кто велит казнить вестника, принесшего плохую весть, – начала Миранда, но он перебил ее:

– Не надо разговаривать со мной таким высокопарным тоном. На меня это не действует. Я видел, какое у тебя было лицо, когда появилась Элизабет. Ты вся так и замерла. Похолодела. Миранда была задета за живое.

– А ты чего хотел? Ты только что сказал мне, что моя мать, возможно, обманывала меня, предавала, запугивала! Что она ворует произведения искусства и убила как минимум двух человек! И после этого, по-твоему, я должна сохранять безмятежность?!

– Я бы предпочел, чтобы ты взяла ее за шиворот и вытрясла из нее объяснение.

– Может, в твоей семье так и делают. Но мы, Джонсы, более сдержанны.

– Да, вы предпочитаете убивать вежливо, без ругани. Но я скажу тебе, Миранда, что страсть куда человечнее и чище, чем такая вежливость.

– Чего ты от меня хочешь? Черт бы тебя побрал, Райан Болдари! Я должна на нее орать, ругать ее последними словами? – Миранда яростным жестом смахнула со стола аккуратно разложенные листки и отточенные карандаши. – Потребовать, чтобы она рассказала мне всю правду? Если она ненавидит меня до такой степени, что делала все это, то ей не составит труда соврать мне в глаза.

Она отпихнула стул так, что тот отлетел к стене.

– Она никогда меня не любила. Никогда не целовала, никогда не ласкала. И отец тоже. Ни меня, ни Эндрю, ни друг друга. Ни разу в жизни никто из родителей не сказал мне, что любит меня. Даже не пытался обмануть – я бы хоть могла тешиться иллюзией. Ты не представляешь, каково это для ребенка – жаждать любви и не получать ее.

Она прижала руки к животу, пронзенная приступом острой боли.

– Это так мучительно, что бывают моменты, когда хочешь умереть.

– Нет, я и в самом деле не знаю, каково это, – тихо сказал он.

– Я росла словно в лаборатории. Все стерильно, все аккуратно, все на своем месте. Жизнь по плану, по расчету, в соответствии с документацией. Никаких радостей, ничего живого. Кругом одни правила. Как разговаривать, как себя вести, как учиться. Когда делаешь что-то – делай это только так и не иначе. Потому что иначе не принято. Если моя мать и в самом деле все это сделала, сколько же правил ей пришлось нарушить!

Она тяжело дышала, глаза метали молнии, пальцы сами собой сжались в кулаки. Миранда растерянно огляделась по сторонам, словно впервые увидев, какой разгром она учинила.

Потрясенная, она схватилась за голову, потом прижала ладонь к бешено бьющемуся сердцу. По лицу текли слезы – такие горячие, что, казалось, они обжигали кожу.

– Ты хотел, чтобы я вела себя подобным образом?

– Я хотел, чтобы ты все это из себя выплеснула.

– Ну вот я и выплеснула. – Она взялась пальцами за виски. – Но после истерики у меня всегда болит голова.

– Это была не истерика. Она слабо улыбнулась:

– А что же тогда?

– Искренность. – Он тоже улыбнулся. – Даже я, со своей специфической профессией, знаю, что такое искренность. А ты, Миранда, отнюдь не льдышка, ты просто испугана. И ты не права, что тебя никто не любит. Просто люди не ценят тебя по достоинству.