По образу и подобию - Робертс Нора

Но девочка оттолкнула Пибоди и решительно направилась к Еве.

— Плохой дядька обидел мою маму?

«Господи! — мысленно простонала Ева. — Господи, помоги мне». Она мотнула головой, давая знак Пибоди сходить за Диэнн, а сама с глубоким вздохом присела на корточки, как ее напарница.

— Да. Мне очень жаль.

— Почему он ее обидел?

— Я не знаю.

Слезы собирались в уголках больших голубых глаз.

— Мама пошла к доктору?

Еве вспомнился Морс, оцинкованный стол, холодный яркий свет морга.

— Не совсем.

— Доктор бы ее полечил. Пусть она пойдет к доктору. Если она не может прийти домой, ты можешь отвести меня к ней?

— Нет, не могу. Она… она в таком месте, куда нам нельзя. Я могу только одно: найти того, кто ее обидел, и наказать его.

— Он будет сидеть в своей комнате и ему не разрешат выйти?

— Верно. Чтобы он больше не смог никого обидеть.

— И тогда она вернется домой?

Ева беспомощно подняла голову и чуть не заплакала от облегчения, увидев в дверях Диэнн.

— Ивонн, детка, иди ко мне.

— Я хочу к маме!

— Я знаю, детка. Я знаю. — Диэнн подхватила ее на руки и прижала к себе. Ивонн расплакалась у нее на плече. — Простите, я задремала.

— Я понимаю, как вам тяжело. Я понимаю, что сейчас не время. Но я должна спросить вас… Очевидно, Элиза любила шить. Как вы думаете, где она купила вот эту ленту?

— Да где угодно. Я сама не раз ходила с ней за покупками. Она и меня пыталась научить, но я была безнадежна. Было такое место на Третьей авеню… как же это? «Шитье-бытье». И большой магазин в центре города, недалеко от Юнион-Сквер. «Все ремесла», насколько мне помнится. И есть отдел в универмаге «Поднебесный»… Элиза заходила в любой магазин, попавшийся ей по дороге, и никогда не уходила без покупок.

— Ясно. Спасибо. Мне придется забрать ее компьютер и телефонный аппарат. Я договорюсь о транспортировке. Она пользовалась только этим оборудованием?

— Она могла позвонить с любого телефона из имеющихся в доме, но всю работу делала только на своем компьютере. Извините, мне надо уложить Ивонн.

— Да, конечно.

Ева внимательно осмотрела ленту.

— Это хорошая наводка, — заметила Пибоди.

— Ну, по крайней мере, хоть какой-то след. — Ева спрятала ленту в пакет для вещественных доказательств. — Давай его проверим.

Широкая входная дверь пентхауса открылась в тот самый момент, когда Ева вернулась в гостиную. Вошел высокий мужчина с копной золотистых волос над бледным усталым лицом. Диэнн вскочила с кушетки, на которой укачивала Ивонн, и бросилась к нему с ребенком на руках.

— Лютер! О боже, Лютер!

— Диэнн… — Он обнял их обеих и прижался щекой к щеке жены. — Это не может быть ошибкой?

Она покачала головой и разрыдалась. Ева поняла, что эти слезы она удерживала часами.

— Простите за беспокойство. Я лейтенант Даллас.

— Да-да, я вас узнал. Диэнн, милая, унеси Ивонн в спальню. — Он поцеловал их обеих и отпустил.

— Я сожалею о вашей утрате, мистер Вандерли.

— Прошу вас, зовите меня Лютером. Что я должен делать? Я могу чем-то помочь?

— Можете, если ответите на несколько вопросов.

— Да, конечно. — Он взглянул вслед жене. — Я никак не мог выбраться раньше. Дорога домой заняла целую вечность. Диэнн мне сказала… До сих пор опомниться не могу! Элиза пошла погулять с собакой, и ее… Диэнн сказала, что ее изнасиловали и убили. Изнасиловали и убили в парке, прямо напротив дома.

— Как вы думаете, Элиза пожаловалась бы вам, если бы кто-то приставал к ней, угрожал, если бы ее что-то беспокоило?

— Да, — ответил он без колебаний. — Если не мне, она наверняка сказала бы Диэнн. Они были очень близки. Мы… Мы одна семья.

Он сел и откинул голову на спинку кушетки.

— А вы тоже были очень близки с мисс Мейплвуд?

— Вы хотите знать, была ли у меня сексуальная связь с Элизой? Я так и думал, что вы об этом спросите; даже внушал себе, что это не должно меня задевать. И я стараюсь не чувствовать себя задетым, но у меня плохо получается. Я не изменяю своей жене, лейтенант. И уж я, безусловно, не стал бы пользоваться своим преимуществом над крайне уязвимой женщиной, живущей в моем дом. Женщиной, вызывающей у меня глубокую симпатию, женщиной, которая много и тяжело работала, чтобы обеспечить достойную жизнь своему ребенку.

— Я задаю вопросы вовсе не для того, чтобы вас обидеть. Почему вы назвали миссис Мейплвуд «крайне уязвимой»?

Он потер переносицу.

— Она была матерью-одиночкой, пострадавшей от жестокого обращения мужа. И она очень во многом зависела от меня. Я платил ей жалованье, я обеспечивал ей крышу над головой, если на то пошло. Разумеется, она могла найти другую работу. Работать она умела. Но вряд ли она нашла бы другое место, где ее дочь могла бы жить в таких же условиях, в окружении любящих людей, с подружкой ее возраста. А для Элизы не было ничего важнее благополучия Ивонн.