Святые грехи - Робертс Нора

Сердце замерло, кровь бросилась в голову. Он и звука не успел издать, как его вырвало — завтрак оказался на земле. Тарелка приземлилась в двух шагах от ручья, и лежала она на чьей-то холодной белой ладони, которая, казалось, протягивала ее юноше.

Девушку звали Карлой Джонсон, ей было двадцать три года, училась она в театральной студии и подрабатывала официанткой. Ее задушили епитрахилью — шарфом священника, белым с золотой каймой.

Закончив отчет по делу об убийстве Карлы Джонсон, детектив Бен Пэрис склонился над столом. Отчет он отстучал на машинке двумя пальцами, как из пулемета, перечислив факты, которые начали с ним свою игру: никаких признаков изнасилования или ограбления; кошелек нашли под телом девушки, в нем оказались двадцать три доллара семьдесят шесть центов и кредитная карточка «Мастеркард»; кольцо с опалом, за которое в ломбарде дали бы долларов пятьдесят, так и осталось на пальце. Ни мотивов, ни подозреваемых — ничего.

Первую половину дня Бен с напарником опрашивали родственников убитой. «Паршивое занятие, — подумал он. — Но без него, к сожалению, не обойдешься». Ото всех они получали один и тот же ответ: Карла хотела стать актрисой. Занятия в театральной студии заполняли всю ее жизнь. Да, на свидания она ходила, но все это так, ничего серьезного — она была слишком предана своей мечте, которой теперь не осуществиться.

Бен снова пробежал глазами отчет и задержался на орудии убийства. Епитрахиль. К ней была приколота записка. Несколько часов назад, когда был обнаружен труп, он сам прочитал ее. «Ныне отпущаеши». «Аминь», — пробормотал Бен, тяжело вздохнув.

Был конец первой декады декабря. Около часа ночи Барбара Клейтон пересекала лужайку, на которой находился Вашингтонский собор. Воздух был теплый, сияли звезды, но Барбара, казалось, ничего этого не замечала и только раздраженно ворчала себе под нос. Ничего, пусть только наступит утро, тогда она задаст перцу этому механику с физиономией хорька! Как новая, видите ли, трансмиссия будет работать! Черта с два! Осталось идти всего два квартала. Но утром-то придется ехать на работу автобусом! Ничего, этот мерзкий, грязный сукин сын за все заплатит! Вспыхнула и покатилась по небу, оставляя ослепительную дугу, падающая звезда. Но на нее девушка не обратила внимания.

Не увидела она и мужчину, наблюдавшего за ней. Он твердо знал, что она появится. Разве ему не было сказано, чтобы он готовился? Разве и теперь у него голова не раскалывается от оглушительно звучащего внутри него Голоса? Он избран, на него возложено бремя, ему достанется и слава.

— Dominus vobiscum^[1], — пробормотал он и сжал ладонью гладкую ткань епитрахили.

Когда дело было сделано, он почувствовал накатившуюся на него горячую волну силы и уверенности. Изверглось семя. Запела кровь. Он был чист. А теперь и она очистилась. Бережно и неторопливо осенив крестным знамением ее лоб, губы, сердце, он отпустил ей грехи. Внутренний голос подсказывал ему, что многие не поймут его возвышенного труда.

Оставив тело в тени кустов, он пошел прочь. Его залитые счастьем безумные глаза светились.

— Из-за этого последнего дела пресса вцепилась в нас, как клещ. — Капитан Харрис ударил кулаком по столу, на котором лежала газета. — Ладно, дай только выяснить, кто проболтался газетчикам насчет священника…

Оборвав фразу на полуслове, капитан попытался взять себя в руки. Он редко терял над собой контроль. «Ведь ты полицейский, — убеждал он себя, — первоклассный полицейский, хоть и сидишь в этой дыре. А хорошие полицейские не выходят из себя».

Давая себе время остыть, он медленно сложил газету и посмотрел на подчиненных, находившихся здесь же в комнате. Отличные парни. Других он не потерпел бы.

Бен Пэрис присел на край стола, вертя в руках пресс-папье. Работают они вместе давно. Харрис знал особенность Бена: когда тот думает, руки должны быть чем-то заняты. Молод, подумал о нем Харрис, но служит уже десять лет. Надежный полицейский, хотя и не всегда соблюдает формальности. Две благодарности заработал честно. Харрис удивлялся, насколько Бен был похож на типичного голливудского полицейского в штатском — с широкими скулами, крепко сбитый, смуглый и жилистый. Волосы у него густые и слишком длинные, чтобы следить за ними, но Бен стригся в одной из небольших модных парикмахерских, каких немало разбросано по Джорджтауну. Глаза у него светло-зеленые, ничего важного не упустят.