Три женских страха - Крамер Марина

Лицо брата сделалось серым, он нервно облизал губы и молча выскочил из комнаты.

Через десять минут мы уже неслись на Семкином «Туареге» в сторону города. Машина охраны осталась у поста ГАИ – я справедливо рассудила, что в окружении ОМОНа мои собственные охранники мне вряд ли пригодятся.

– Ты бы Акеле позвонила, – буркнул брат, не отрывая взгляда от дороги. – Он же вроде запретил тебе выходить – я не хочу оказаться крайним.

Это была здравая мысль. Если я не успею вернуться раньше – а я не успею, – то Сашка устроит мне такую баню с предбанником, что мало не покажется.

Его телефон не отвечал, но ничего – когда сможет, муж увидит пропущенный звонок и откликнется. Зато теперь совесть хоть частично успокоена.

У здания больницы я увидела микроавтобус с зашторенными окнами – обещанный Маросейкиным взвод ОМОНа. А вон тот мужик в штатском, что курит у крыльца приемного покоя, наверняка и есть сам полковник.

Так и оказалось. Едва мы с Семеном вышли из машины, как мужчина, бросив окурок в урну, направился к нам. Поздоровавшись, он взял меня за локоть и отвел в сторону. Семену ничего не осталось, как отойти к машине. Такое положение вещей сохранялось уже около двух лет – моих братьев никто не принимал в расчет, если рядом оказывалась я. Папа как-то ненавязчиво дал понять всем, с кем общался: только мне стоит доверять и только со мной решать вопросы. Уж не знаю, с чего бы…

– Александра Ефимовна… – начал полковник, но я перебила:

– Можно просто Саша.

Он улыбнулся, обнажив желтоватые прокуренные зубы:

– Как скажете. Так вот, Саша. Вывозить папу вашего придется в нашем микроавтобусе. И вам придется ехать с нами.

Я пожала плечами, не понимая, в чем сложность.

– Есть опасение, что по дороге могут напасть – поэтому мне придется предпринять кое-какие меры безопасности.

– То есть?

– На вас будет бронежилет, это мера вынужденная.

– Что, все настолько серьезно? – меня охватил легкий приступ паники.

– Не хочу вас пугать… – ну еще бы! Можно подумать, уже не напугал! – Даже серьезнее, чем мне казалось на первый взгляд. Вы же понимаете, что нужно обладать определенной наглостью, чтобы напасть на пациента в больнице. Или смерть вашего отца настолько кому-то нужна, что человек не останавливается ни перед чем.

– Н-да… Знать бы еще, кто это, – буркнула я, и полковник растянул губы в широкой улыбке:

– Ну, это был бы совсем уж идеальный вариант!

Внезапно урна, стоявшая чуть левее меня, подскочила вверх и с грохотом покатилась по ступенькам крыльца. Полковник мгновенно сделал бросок в сторону и повалил меня на крыльцо, накрыв всем телом сверху.

– Лежите тихо! – прошипел он мне в ухо, а сам, повернув голову, крикнул кому-то: – Гера, где-то снайпер! Зачистите все, что сможете, быстро!

Я не могла ни повернуть голову, ни пошевелиться, придавленная к крыльцу крепким телом Маросейкина. Во дворе все пришло в движение, кричали люди, там и тут заводились и уезжали машины, слышались командные крики омоновцев:

– Всем покинуть территорию! Срочно очистить въезд во двор! Быстрее, быстрее!

Маросейкин наконец поднялся и помог мне встать на ноги. Я была вся в грязи, меня трясло от ужаса – возьми снайпер чуть левее, и меня уже не было бы… Господи, да что же происходит?!

Маросейкин тем временем толкнул меня в дверь приемного покоя и сам вошел следом, достал из кармана маленькую рацию:

– Гера, ну что?

Рация затрещала, потом заговорила хриплым мужским голосом:

– Обнаружили «лежку» на чердаке прачечной, но никого нет, и гильз стреляных тоже. Ушел.

– Хорошо, возвращайтесь. Начинаем операцию.

Маросейкин сунул рацию в карман и повернулся ко мне:

– Ну что, Саша? Идем забирать отца.

Навстречу нам несся высокий толстый мужик в белом халате, и в нем я сразу узнала главного врача больницы Тетерина – в свое время я проходила тут практику и у него подписывала дневники.

– Товарищ полковник, что происходит?! Что за стрельба?!

– Успокойтесь, – бросил Маросейкин. – Это не имеет к вам отношения.

– Не имеет?! Да у меня только что опергруппа была – всю работу парализовали! Когда уже эти ублюдки перебьют друг друга и сдохнут?! Никакой жизни!

У меня зачесались руки – мой отец в свое время помог больнице закупить дорогостоящее оборудование, и именно Тетерин тогда приезжал и слезно просил помощи, а теперь, значит…

Маросейкин каким-то шестым чувством понял, что сейчас я могу запросто что-то сказать или сделать, а потому взял меня за руку и сжал:

– Спокойно. Нам в реанимацию.

Мимо нас прошли шестеро бойцов в натянутых на лица масках и с автоматами. В руках одного из них я увидела два бронежилета. Но больше всего меня поразили щиты, висевшие на локте каждого.

– Зачем это? – спросила я у Маросейкина, и тот объяснил:

– Мы закроем вас и вашего отца щитами, так и пойдем до автобуса – как древние немецкие рыцари, «свиньей».

Если бы мне в этот момент не было так страшно, я бы посмеялась, но мысль о том, что и папе, и теперь мне угрожает вполне реальная опасность, не давала повода для веселья. Выстрел снайпера убедил меня в серьезности намерений неизвестного мне человека.

Отец уже лежал на каталке, укрытый одеялами и с капельницей в подключичном катетере. Увидев меня, он чуть улыбнулся:

– Сашка… ты зачем тут?

– Домой поедем. Ко мне.

Я наклонилась и поцеловала его в поросшую щетиной щеку. Маросейкин забрал у бойца бронежилеты, один нацепил на меня, и я аж присела от тяжести, а второй уложил поверх одеял на отца.

– Ты еще… каску нацепи… на меня… – хрипло рассмеялся отец.

– Не мешало бы, – абсолютно серьезно проговорил Маросейкин. – Ну что, Саша, повезли? Толкать нам с вами придется, персонал наотрез… да и нельзя подвергать ни в чем не повинных людей риску, как-то неправильно, да?

Я согласно кивнула, про себя подумав, что нужно бы разузнать все о семье погибшей медсестры и помочь.

Омоновцы окружили каталку со всех сторон, сомкнув щиты, и мы с Маросейкиным – он впереди, я сзади – покатили ее к выходу. Странное ощущение – идти вперед в кругу вооруженных людей, неся на себе практически пригибавший меня к земле бронежилет. По спине продирал предательский холодок – предчувствие и близость смерти пробуждают, оказывается, настоящий звериный инстинкт самосохранения, когда ты думаешь только о том, куда прятаться, если вдруг что. Человек слаб…

– Если будут стрелять, ныряйте под каталку и там лежите тихо – будет шанс выжить, – сказал вдруг полковник, не оборачиваясь, словно услышал мои предательские мысли. – И не корите себя – вы молодая, вам жить. Бояться смерти – нормально, только безголовые идиоты не боятся. Никогда не верьте тому, кто говорит, что не боится смерти.