Любовь в полдень - Клейпас Лиза

— Какое видение? — уточнила Беатрикс. — Что-нибудь из военного опыта?

Вместо ответа Кристофер едва заметно кивнул.

— Это не безумие.

— Тогда что же?

— Трудно сказать наверняка.

Он невесело усмехнулся:

— Разве вы способны понять, о чем речь?

— Куда уж мне! — Беатрикс посмотрела сосредоточенно, пытаясь решить, можно ли доверить этому человеку страшную тайну. Инстинкт самосохранения боролся с желанием помочь, разделить чувство ущербности. «Стань моей подругой, смелость!» — вспомнила она любимую строчку Шекспира, издавна служившую девизом семейства Хатауэй.

Решено. Пусть Кристофер узнает постыдный секрет, о котором доныне было известно лишь родным. Если от этого ему станет легче, значит, риск оправдан.

— Я ворую разные вещи! — неожиданно выпалила Беатрикс.

Заявление вызвало интерес.

— Прошу прощения?

— Беру без спроса всякие мелочи. Табакерки, воск для печатей и тому подобную ерунду. Всякий раз ненамеренно, против собственной воли.

— Как же можно украсть что-то против собственной воли?

— О, это происходит просто ужасно, — серьезно призналась Беатрикс. — Например, вижу в магазине или у кого-то дома какой-нибудь небольшой предмет… не важно, что именно: может быть, драгоценность, а может быть, просто кусочек бечевки… и внезапно возникает страшное ощущение, похожее на неутолимое беспокойство… случался ли у вас когда-нибудь зуд столь сильный, что кажется, если не почешешь, умрешь на месте? И при этом почесать нельзя.

Губы Кристофера дрогнули.

— Обычно зуд возникает в сапоге, когда стоишь в окопе, под обстрелом, и к тому же по колено в воде. Зуд гарантирован.

— О Господи! Так вот, я изо всех сил стараюсь сдержаться, однако напряжение постепенно нарастает, а в итоге рука сама тянется к вещице, сжимает и незаметно опускает в карман. А потом, дома, не знаю, куда деваться от смущения и стыда, и пытаюсь придумать, каким образом вернуть то, что украла. Хорошо еще, что родственники понимают беду и помогают. Однако положить вещь на прежнее место, не привлекая внимания, нередко оказывается намного сложнее, чем взять. — Она поморщилась. — Вот почему пришлось уйти из школы, так и не окончив полного курса. В тумбочке собралась целая коллекция ленточек, обгрызенных карандашей, книг… я честно пыталась вернуть чужое, но не могла вспомнить, что куда класть.

Беатрикс с опаской взглянула на собеседника, ожидая встретить осуждение.

Однако губы заметно смягчились, а лед в серых глазах растаял.

— Когда это началось?

— После смерти родителей. Отец однажды лег спать с болью в груди, а утром не проснулся. С мамой было еще хуже: овдовев, она перестала разговаривать и есть, никем и ничем не интересовалась, а через несколько месяцев умерла от горя и истощения. Я тогда была совсем маленькой и, наверное, очень эгоистичной. Чувствовала себя заброшенной, никому не нужной. Напрасно старалась понять, почему она не любила меня настолько, чтобы остаться.

— Эгоизм здесь ни при чем, — спокойно, уверенно возразил Кристофер. — Любой ребенок испытал бы похожие чувства.

— Брат и сестры искренне меня любили и старательно опекали, однако проблема проявилась вскоре после маминой смерти. Сейчас дела обстоят далеко не так плохо, как в детстве: когда чувствую себя в покое и безопасности, то совсем не ворую. Неприятности случаются только в трудные периоды, когда волнуюсь и нервничаю.

Беатрикс немного помолчала, а потом сочувственно покачала головой и добавила:

— Думаю, ваша проблема со временем тоже отступит, как и моя. Будет напоминать о себе лишь изредка, мельком. Самый тяжелый период скоро пройдет.

Во внимательных серых глазах отражался свет факелов. Кристофер обнял и с неожиданной, а потому еще более поразительной нежностью прижал ее к груди. Провел ладонью по волосам и, к немалому удивлению, заставил склонить голову на плечо. Кольцо рук подарило уют, спокойствие, душевный мир. Она приникла всем телом, наслаждаясь близостью и с восторгом прислушиваясь, как при каждом дыхании мерно поднимается и опускается грудь. Он осторожно гладил завитки на шее, и прикосновение пальцев действовало магически.

— У меня хранится ваша серебряная запонка, — тихо призналась Беатрикс, не отрывая щеки от плотной гладкой ткани сюртука. — И еще кисточка для бритья. Сначала украла кисточку, а когда пошла, чтобы положить ее на место, украла запонку. Возвращать побоялась, так как точно знала, что в конце концов украду что-нибудь еще.