Мышьяк за ваше здоровье - Арсеньева Елена

Бежать? Подставить спину? Нет, не говоря уж о позоре, – Александру приходилось видеть ножевые ранения в спину… страшные, беспощадные, какие-то особенно гнусные, жестокие, потому что убийцу не останавливает умоляющий, кричащий о пощаде взгляд жертвы, убийца наносит удар от всей души…

Шишка, расщеперистая прошлогодняя шишка, вдруг поехала под ногой, Александр поскользнулся и упал на спину, перекатился на бок, задев что-то плечом. Это оказался сук. Подскочил на ноги, схватив это нежданно подвернувшееся оружие – конец застрял в прошлогодней хвое, и Серега чуть было не подобрался за это мгновение промедления слишком близко, опасно близко к Александру, – но когда он выдернул сук, тот оказался просто огромным, что твоя оглобля, и Александр от души размахнулся и нанес неожиданно меткий удар по Серегиной руке с кастетом.

Рука повисла, Серега покачнулся и медленно поднял на противника остановившиеся, обесцветившиеся глаза. Лицо его безудержно бледнело.

Потом поднес левую руку к правой и как-то неуверенно начал опускаться на колени. Его губы стали белыми, подглазья резко потемнели.

– Ты мне руку сломал? – спросил чуть слышно, и Александр, глядя, как стремительно, на глазах опухает, багровеет рука, так же тихо ответил:

– Вроде бы да. Только не руку, а плечо.

– По-мо-ги, – низким голосом, с усилием выговорил Серега, но Александр качнул головой:

– Сними сначала кастет. – И прикрикнул, когда тот помедлил: – Снимай, снимай! Через минуту у тебя рука так отечет, что потом железо придется распиливать. Сам же спасибо скажешь!

Навидался он этих чокнутых с ножиками! Как-то раз приехали на вызов, где отец с сыном повздорили. Сынок-громила валяется на полу, истекая кровью (бедренная артерия повреждена), папаша скорчился в углу, весь побитый. Вполне сочувствуя несчастному старичку, которого родимый отпрыск довел до нечеловеческого поступка, добрый доктор Меншиков все же для начала склонился над сыном, который грозил скончаться от потери крови, и в следующий миг его словно бы кто-то в правый бок толкнул. Понятно кто – ангел-хранитель! Александр нечаянно завалился на бок, перемазался в кровище – правда, чужой, а вот если бы не успел отшатнуться, пролил бы немало своей, получив удар в печень. Дедуля отчего-то возбудился – не от обиды ли на доктора, который первым делом начал оказывать помощь умирающему сыну, а не его упившемуся папашке – участнику, самое малое, Первой Пунической войны… А ведь не иначе, тот же ангел-хранитель и подсунул Александру сучок, которым удалось вывести из строя обезумевшего Серегу!

Этот вышеназванный, весь уже вовсе белый, даже как бы в синеву, с усилием стащил с пальцев кастет и отбросил его так далеко, как только мог. Александр отшвырнул его еще дальше концом своего смертельного оружия-1, потом подошел, подобрал и, сообразив, как убирается лезвие в боковые ножны (вовсе не из середины ладони выбрасывалось оно, как показалось со страху, а сбоку!), загнал его внутрь. Спрятал кастет в карман и повернулся к Сереге не с больно-то ласковым выражением лица:

– Ну, что будем делать? Оказывать первую помощь или как?

Тот кивнул, делая над собой явные усилия, чтобы удержать ускользающее сознание.

– Можно надеяться, что у тебя какой-нибудь ядовитой стрелки для меня не припасено? Мышьяком пропитанной? Не выхватишь из кармана, не саданешь в горло? – не удержался от ехидства Александр, не испытывавший никакой жалости к Сереге.

Между прочим, это только штамповики-журналисты уверены, что врачи «Скорой» жалеют своих пациентов. Женщины – еще туда-сюда, по слабости своей натуры, да и то не все. А мужская жалость под большим вопросом. Тем более когда понимаешь: болезнь этого человека – дело его собственной дурости. А в большинстве случаев так и бывает. Пил, курил, жрал не в меру, дрался, с бабьем дурным путался… Веди себя, как говорится, хорошо – и все у тебя хорошо будет. А Серега не вел. В данном конкретном случае Александр испытывал к нему куда меньше жалости, чем к тому синему, бомжаре, к которому как-то сердобольные тетки вызвали «Скорую помощь» («Человеку плохо!»), а человеку было как раз хорошо, человек спал да и спал, а что спал на газоне, так это его личное дело, у нас все-таки демократическое государство! Но Александр был тогда не в настроении, устал, издергался весь, ну и расквитался с бедолагой, как мог: попросил у фельдшерицы зеленки и нарисовал мужичку круги вокруг глаз – на манер очков!

Вот бы Серегу сейчас зеленкой размалевать, мелькнула шальная, детская, озорная мысль. Ему словно бы мало было этого удара, раздробившего Сереге плечевую кость, – хотелось еще что-то непременно сделать, гадость сказать, как-то унизить поверженного противника…

– Вы вообще знаете, какую помощь оказывают при переломе верхних конечностей? – послышался высокомерный голос, и, полуобернувшись, Александр увидел Марину, которая стояла, прислонившись к автомобилю, сложив руки на груди, с довольно-таки безразличным выражением своего красивого, сильно накрашенного лица.

– Да, представьте, знаю, сподобил господь, – огрызнулся Александр, почти с отвращением разглядывая ажурную кофточку, которая опять была натянута на плечи и даже застегнута на верхнюю пуговку. – У вас есть косынка какая-нибудь, платок, ну, не знаю, что-то, чем можно руку ему зафиксировать? Это и будет первая помощь.

– Нету у меня никакой косынки, и платка нету, – пожала плечами Марина. – Зачем они – в такую жару?

– Но вот кофточку же вы носите, даром что жара, – справедливо заметил Александр. – Кстати, не пожертвуете ее для иммобилизации поврежденной конечности, как и положено доброй самаритянке?

– С чего вы взяли, что я добрая? – почти с яростью спросила Марина. – И как насчет того, чтобы подать пример и порвать на бинты вашу майку?

– Это уже называется подставить другую щеку, – покачал головой Александр. – Не мой жанр. Я довольно злопамятен.

У нее вдруг так задрожали ресницы, словно девушка с трудом удерживала слезы.

Спросила странным голосом:

– Да?

– Угу, – легко ответил Александр, протягивая к ней руку. – Давайте кофту.

Марина безропотно стянула ее, обнажив точеные загорелые плечи, сплетение цепочек вокруг стройной шеи. Александр медленно покачал головой, снова чувствуя себя Атосом и Д'Артаньяном – в тот момент, когда они обнаружили на левом плече любимой женщины – миледи – некий позорный знак в виде полустертой лилии.

Интересно, поняла она – не миледи, понятно, а Марина! – что узнана? А может, Александр просто идиот, потерявший из-за женщины голову, и клинически ошибается?! С чего он взял, с чего его сжавшееся сердце взяло, что Марина… Ведь та была рыжая, а эта – очень светлая блондинка. Та была зеленоглазая, а у этой глаза серые!