Рассвет - Майер Стефани

За бушующим в груди огнем я ощутила пульс и поняла, что снова нашла свое сердце – как раз тогда, когда пожелала его не чувствовать. Пожелала принять черноту, хотя у меня еще был шанс. Я хотела поднять руки, разорвать грудную клетку и выдрать из нее сердце – только бы прекратилась пытка. Но рук я не чувствовала, не могла пошевелить ни одним бесследно исчезнувшим пальцем.

Когда Джеймс раздавил мою ногу, боль была ничтожной. По сравнению с теперешней – как мягкая пуховая перина. Я бы с радостью согласилась испытать ее сотни раз.

Когда ребенок выламывал мне ребра и пробивался наружу, боль была ничтожной. Как плавание в прохладном бассейне. Я бы с радостью согласилась испытать ее тысячу раз.

Огонь разгорелся сильнее, и мне захотелось кричать. Умолять, чтобы меня убили – я не могла вынести ни секунды этой боли. Но губы не шевелились. Гнет по-прежнему давил на меня.

Я поняла, что давит не тьма, а мое собственное тело. Такое тяжелое… Оно зарывало меня в пламя, которое теперь шло от сердца, прогрызало себе путь к плечам и животу, ошпаривало глотку, лизало лицо.

Почему я не могу шевельнуться? Почему не могу закричать? О таком меня не предупреждали.

Мой разум был невыносимо ясен – видимо, его обострила всепоглощающая боль, – и я увидела ответ, как только сформулировала вопрос.

Морфий.

Кажется, это было миллионы смертей назад: мы с Эдвардом и Карлайлом обсуждали мое превращение. Они надеялись, что большая доза обезболивающего поможет мне бороться с болью от яда. Карлайл испытывал это на Эмметте, но яд распространился быстрее, чем морфий, и запечатал вены.

Тогда я лишь невозмутимо кивнула и возблагодарила свою на редкость счастливую звезду за то, что Эдвард не может прочесть мои мысли.

Потому что морфий и яд уже смешивались в моем теле, и я знала правду. Онемение, наступавшее от морфия, никак не мешало яду жечь вены. Но я бы ни за что в этом не призналась. Иначе Эдвард еще меньше захотел бы меня изменить.

Я не догадывалась, что морфий даст такой эффект: пришпилит меня к столу, обездвижит, и я буду гореть, парализованная.

Я слышала много историй. Карлайл, как мог, пытался не шуметь, пока горел, чтобы его не раскрыли. Розали говорила, кричать бесполезно – легче не становится. И я надеялась, что смогу быть как Карлайл, что поверю Розали и не раскрою рта. Ведь каждый крик, сорвавшийся с моих губ, будет невыносимой пыткой для Эдварда.

По ужасной прихоти судьбы мое желание исполнилось.

Если я не могу кричать, то как же попросить, чтобы меня убили?

Я хотела только умереть. Никогда не появляться на свет. Вся моя жизнь не перевешивала этой боли, не стоила ни единого удара сердца.

Убейте меня, убейте, убейте.

Бесконечный космос мучений. Лишь огненная пытка, да еще мои безмолвные мольбы о смерти. Больше не было ничего, не было даже времени. Боль казалась бескрайней, она не имела ни начала, ни конца. Один безбрежный миг страдания.

Единственная перемена произошла, когда внезапно боль удвоилась – разве такое возможно? Нижняя часть моего тела, омертвевшая еще до морфия, вдруг тоже вспыхнула. Видимо, исцелилась какая-то порванная связь – ее скрепили раскаленные пальцы огня.

Бесконечное пламя все бушевало.

Прошли секунды или дни, недели или годы, но в конце концов время снова появилось.

Одновременно произошли три вещи – они выросли одна из другой, и я не поняла, что случилось вначале: время пошло, ослабло действие морфия, или я стала сильнее.

Власть над собственным телом возвращалась ко мне постепенно, и благодаря этому я смогла почувствовать ход времени. Я поняла это, когда пошевелила пальцами на ногах и сжала руки в кулаки. Но я не стала ничего делать с этим знанием.

Хотя огонь ни капельки не ослаб – наоборот, я даже научилась воспринимать его по-новому, ощущая каждый язык пламени в отдельности от других, – я вдруг обнаружила, что начинаю трезво мыслить.

Например, я вспомнила, почему нельзя кричать. Причину, по которой пошла на эти нестерпимые муки. Вспомнить-то вспомнила, но мне казалось невероятным, что я согласилась на такую пытку.

Это произошло как раз в тот миг, когда гнет, давящий на мое тело, полностью исчез. Для окружающих никаких перемен не произошло, однако меня, пытающуюся удержать крики и метания внутри, где они больше никому не могли причинить боли, словно бы отвязали от столба, на котором я горела, и заставили за него держаться.

Мне хватило сил лежать и не шевелиться, сгорая заживо.

Слух становился все острее и острее, я уже могла считать время по ударам бешено колотящегося сердца.

Еще я могла считать свои частые неглубокие вдохи.

И чьи-то тихие, ровные. Они были самые длинные, и я решила сосредоточиться на них: так проходило больше времени. Даже ход секундной стрелки был короче, и эти вдохи тащили меня к концу мучений.

Я становилась все сильнее, мыслила яснее. Когда раздавались новые звуки, я их воспринимала.

Послышались легкие шаги, шорох воздуха – отворилась дверь. Шаги приблизились, и кто-то надавил на мое запястье. Прохлады от пальцев я не ощутила: огонь стер все воспоминания о прохладе.

– Никаких перемен?

– Никаких.

Легчайшее прикосновение воздуха к опаленной коже.

– Морфием уже не пахнет.

– Знаю.

– Белла, ты меня слышишь?

Я понимала, что если разомкну губы, то не выдержу: начну орать, визжать и биться от боли. Даже если просто шевельну пальцем, все мое терпение будет насмарку.

– Белла! Белла, любимая, ты можешь открыть глаза? Можешь сжать руку?

Прикосновение к моим пальцам. Труднее было не ответить, но я лежала, как парализованная. Боль в этом голосе не шла ни в какое сравнение с той, какую Эдвард мог бы испытать. Сейчас он только боится, что я страдаю.

– Может… Карлайл, может, я опоздал?.. – сдавленно произнес он и затих.

Моя решимость на мгновение дрогнула.

– Да ты послушай ее сердцебиение, Эдвард! Оно даже сильнее, чем было у Эмметта. Никогда не слышал ничего подобного, в нем столько жизни. Белла будет само совершенство.

Да, не зря я молчу. Карлайл его убедит. Эдвард не должен страдать вместе со мной.

– А как же… позвоночник?

– Травмы у нее ненамного серьезнее, чем были у Эсми. Яд их исцелит.

– Но она так неподвижна… Наверняка я сделал что-то неправильно.

– Сынок, ты сделал все, что на твоем месте сделал бы я, и даже больше. Не уверен, что мне хватило бы мужества и веры ее спасти. Перестань себя корить, Белла поправится.

Надломленный шепот:

– Она, наверное, очень страдает.

– У нее в крови была большая доза морфия – неизвестно, как это повлияло.

Легкое касание на сгибе локтя. Вновь шепот: