Та, которой не стало - Браун Сандра

Джиллиан рассмеялась и, наклонившись вперед, поцеловала сестру в щеку.

– Я нисколько на тебя не сержусь, Мелли! Ну, пока… Я люблю тебя, сестренка!

– Я тоже тебя люблю.

– Передавай привет астронавту. Желаю вам обоим приятно провести время.

– За меня можешь не волноваться, – ответила Мелина и озорно подмигнула.

– Ладно, потом расскажешь подробно. – Джиллиан уже садилась в машину.

– Обещаю. Я позвоню, как только вернусь домой.

Сильный холодный ветер дул над пустыней. Он взметал целые тучи песка и обрушивал их на крутые склоны одинокой горы. Песчинки атаковали голый базальт и оседали в зарослях черных кустов у подножия. Ближе к вершине, где воздух был более разреженным и прохладным, ветер яростно трепал шафраново-желтые листья осин и красные – вязов.

Поселок, размещенный в самом центре осиновой рощи, был почти невидим для водителей машин, проносившихся по шоссе у подножия горы, в нескольких милях от вершины. Все здания поселка были выстроены из гранитных блоков, привезенных из Шотландии. Сам гранит был глухого темно-серого цвета, но вкрапления сланцев и слюды отливали сиеной, охрой, сепией и марсом, образуя цветные ручейки, словно стекавшие по стенам, благодаря чему поселок еще больше сливался с окружающей средой.

Небольшая затененная терраса на третьем этаже главного здания поселка служила чем-то вроде молельни, рассчитанной на одного-двух человек. Сейчас в ней находился только один мужчина. Молитвенно сжимая руки перед грудью и подняв лицо вверх, он стоял на коленях на небольшой подушечке малинового бархата, расшитой золотыми и серебряными нитями и мелким речным жемчугом.

Подушечка эта была настоящим произведением искусства. Человеку, который неподвижно стоял на ней в молитвенной позе, преподнес ее один из его почитателей и последователей. Он утверждал, что когда-то она принадлежала царствующей династии Романовых и была привезена в Соединенные Штаты русскими иммигрантами. Подушечка была не только исторической реликвией, но и едва ли не единственным фамильным сокровищем, принадлежавшим семье дарителя… Что ж, тем ценнее был его дар, тем величественнее жертва, которую он принес во имя мира и любви.

Мужчина опустил голову, упершись подбородком в грудь, так что его длинные белокурые мягкие волосы упали ему на лоб. Глаза его были закрыты, губы чуть заметно шевелились, произнося слова молитв. Руки по-прежнему сложены под подбородком. Воплощение набожности и смирения. Благословенный. Боговдохновенный. Богоизбранный мессия…

Таким он казался…

Из дверей темного стекла, отделявших террасу от просторной внутренней комнаты, появился другой мужчина в строгом темном костюме. Не произнеся ни слова, он приблизился к молящемуся и, наклонившись, положил рядом с ним лист бумаги, подсунув его край под уголок подушки, чтобы документ не унесло ветром. Затем он вышел так же бесшумно, как появился.

Мужчина на подушечке перестал возносить свои молитвы небу. Взяв лист бумаги, он первым делом посмотрел на напечатанную в верхнем левом углу дату и время. Документ был помечен сегодняшним числом. Судя по времени, сообщение было получено меньше часа назад.

По мере того, как мужчина читал документ, по его губам расползалась довольная улыбка. Наконец он закончил чтение и благоговейно прижал бумагу к груди. Запрокинув голову, он снова обратил свое прекрасное лицо к небу.

Он, однако, не воззвал к господу, не произнес святого имени. Вместо этого он с трепетом и волнением назвал другое имя, и оно прозвучало так, словно мужчина имел в виду саму мать божественного младенца:

– Джиллиан Ллойд!

ГЛАВА 2

Полковник Кристофер Харт украдкой бросил взгляд на наручные часы. Он старался действовать как можно незаметнее, однако его жест не укрылся от собеседников. Джордж Эббот – один из двух мужчин, сидевших напротив, – слегка подался вперед:

– Еще кофе, полковник? А может, что-нибудь покрепче?

В ответ Кристофер Харт, или Вождь, как прозвали его коллеги по НАСА^[3], улыбнулся и отрицательно покачал головой:

– Нет, благодарю. Мне предстоит пресс-конференция, и я хотел бы прибыть на нее со свежей головой.

– Мы вас не задержим надолго.

Это сказал второй мужчина, которого звали Декстер Лонгтри. За все время беседы это были едва ли не первые его слова – говорил в основном Эббот, Лонгтри же только слушал. Судя по всему, Декстер Лонгтри был человеком немногословным, и его голос показался Харту ровным и холодным, как отполированный камень.