По образу и подобию - Робертс Нора

— Да. — Ева рассеянно потерла раскалывающийся от боли затылок. — Скорее всего, это именно та женщина, которую он теперь символически убивает. Но, если это была его мать или сестра, скорее всего, мы ничего не найдем в архивах. И все-таки надо проверить.

— Если над ним надругалась женщина, которая его воспитывала, он мог стать уродом с детства. А потом боек сработал, и он начал мстить.

— Считаешь, если она била его в детстве, это его извиняет? — спросила Ева.

Резкость ее голоса заставила Пибоди насторожиться.

— Нет, шеф. Я считаю, что в этом причина. В этом состоит его мотив.

— Убивать невинных людей и купаться в их крови только потому, что тебя обидели в детстве? Нет, это не причина! Кто бы, как бы и когда бы тебя ни обижал. Это отговорка для адвокатов и психоаналитиков, но это неправда. Правда в том, что надо оставаться человеком. А если не можешь, значит, ты ничем не лучше того, кто тебя избивал. Того, кто тебя сломал. Ты ничем не лучше того, кто хуже всех! Можешь сколько угодно твердить о порочном круге насилия, о том, что ты сам жертва и это вызвало у тебя травматический синдром, можешь сколько угодно нести всю эту чушь… — Ева оборвала себя на полуслове, чувствуя, как подступает к горлу горечь ее собственного гнева. Она подтянула к груди колени, прижалась к ним лбом. — К черту. Я наговорила лишнего.

— Если вы думаете, что я ему сочувствую или ищу оправдания тому, что он сделал, вы ошибаетесь.

— Я так не думаю. Этот бред, который тебе пришлось выслушать, вызван личными воспоминаниями. — Ева знала, что это тяжело, знала, что будет больно. Но она чувствовала, что время пришло. Она подняла голову. — Я хочу, чтобы ты знала. Ведь я же знаю, что ты без колебаний пройдешь вместе со мной через кровь, будешь копаться в дерьме, пожертвуешь своей безопасностью и благополучием ради работы. Знаю не только потому, что ты такая, как есть, но и потому, что, черт побери, я тебя воспитала.

Пибоди промолчала.

— Все было по-другому, когда ты была моей помощницей. Все было немного иначе. Но напарница имеет право знать все.

— Я и так многое знаю. Я знаю, что в детстве вас изнасиловали.

— С чего ты это взяла? — холодно спросила Ева.

— Это вывод, основанный на наблюдениях, ассоциациях, логических заключениях. Вряд ли я ошибаюсь, но вы не обязаны об этом рассказывать.-

— Ты не ошибаешься. Только это… не то чтобы однажды произошло. Я даже не знаю, когда это началось. Я не все могу вспомнить.

— Вы систематически подвергались жестокому обращению?

— «Жестокое обращение» — это термин, Пибоди. Чисто научный термин. Люди — и ты в том числе — охотно им пользуются. Он может означать все, что угодно. Мой отец избивал меня. Кулаками и всем, что попадалось под руку. Он насиловал меня бессчетное множество раз. Одного раза более чем достаточно, так зачем их считать?

— А ваша мать?

— Шлюха и наркоманка. К тому времени ее уже не было. Я ее почти совсем не помню, а то, что вспоминается… Она была ничем не лучше его.

— Я хочу… Мне хотелось бы сказать, что мне жаль. Но этими словами люди тоже охотно пользуются, и они могут означать что угодно. Даллас, я не знаю, что сказать.

— Я не ищу твоего сочувствия.

— Знаю. Это не в вашем духе.

— Однажды вечером… Мне было восемь лет. Мне потом сказали, что мне было восемь лет. Я сидела взаперти в комнате мотеля, куда он меня привез. Жуткая дыра. Какое-то время я была одна и пыталась найти что-нибудь поесть. Я нашла кусочек заплесневелого сыра. Я умирала с голоду. Мне было страшно холодно, страшно голодно, и я решила, что мне сойдет с рук, если я успею поесть, пока он не вернулся. Но он вернулся, и он был не слишком сильно пьян. Иногда он бывал так пьян, что оставлял меня в покое. Но в тот раз он не был сильно пьян и не оставил меня в покое. — Еве пришлось прерваться, чтобы собраться с силами. — Он ударил меня, сбил с ног. Мне оставалось лишь молиться, что он этим ограничится. Одним только избиением. Но я уже видела, что этим не кончится… Не плачь! Я этого не вынесу, если ты будешь плакать!

— А я не могу слушать без слез, — пробормотала Пибоди, но послушно вытерла слезы одной из шершавых салфеток, прилагавшихся к хот-догам.

— Он навалился на меня. Хотел преподать мне урок. Мне было больно. После каждого раза забываешь, насколько это больно. Пока это не случится снова. Ты и вообразить не можешь. Это невозможно выдержать… Я пыталась его остановить. От этого становилось только хуже, но я ничего не могла с собой поделать. Я не могла это терпеть и поэтому сопротивлялась. Он сломал мне руку.