Красотки из Бель-Эйр - Стоун Кэтрин

– Алло… – Голос Эмили, тихий, застенчивый шепот, звучал почти испуганно.

– Эмили? Это Эллисон.

– Привет.

– У тебя все хорошо?

– Да.

– Роджеру очень понравились твои фотографии.

– А… Хорошо.

– Нам понадобятся отпечатки большего формата, чем тот, что я брала для Белмида.

– М-м. Хорошо. Те, что я делала для Белмида, это самый большой формат, какой я могу сделать в своей темной комнате.

– Ты говорила, что в Сенчури-Сити есть хорошая лаборатория.

– Да. Можно сделать их там.

– Возможно, это и к лучшему. Роджер хочет использовать больше снимков, чем мы планировали, потому что они все просто чудесны, и если кто-то другой увеличит снимки, это никак не помешает твоей работе на «Портрет». – Эллисон подождала, подумав, что, наверное, прервалась связь, и наконец позвала: – Эмили?

– Да. Я больше не работаю в «Портрете», Эллисон.

– Что? Эмили, с какого времени? – Новость ошеломила ее. Безжизненность голоса Эмили была почти пугающей.

– Я сказала Робу в четверг.

– Эмили, что случилось? Ты здорова?

– Ничего не случилось. Я просто больше не работаю в «Портрете».

«С какого времени?» – подумала Эллисон. В Аспене голос Роба звучал очень мягко, когда он говорил об Эмили. И голос Эмили, как всегда, когда она говорила о Робе, тоже звучал нежно в Валентинов день! Тогда она завезла в «Элеганс» фотографии для «Шато Бель-Эйр» по дороге на встречу с Робом. На встречу, где явно ничего не произошло, за исключением того, что Эмили ушла из «Портрета».

– Эмили, ты хорошо себя чувствуешь? – снова спросила Эллисон. – У тебя такой голос, будто…

– Я немного устала, но здорова, Эллисон, правда.

– Мне очень жаль, что так вышло с «Портретом».

– Мне тоже, – прошептала Эмили.

– Ты знаешь, что будешь делать?

– Нет. – Эмили посмотрела на книги «Потерявшаяся девочка» и «Нашедшаяся девочка», которые лежали рядом на столе. Она читала и перечитывала их снова и снова. Это потребовало мужества, но следующий шаг… – Не знаю.

– Что ж, я могу как следует загрузить тебя.

– Я, может, перееду в Париж.

Эмили уже чуть было не улетела в Париж в пятницу. Она хотела выбросить книги, уже слегка потрепанные, потому что их не один раз прочел Роб, собрать все свои вещи – дела на десять минут, если не торопиться, – и лететь в Париж. Сбежать в Париж, навсегда.

– В Париж? Эмили, может, нам сейчас собраться всем вместе? – повинуясь импульсу, спросила Эллисон, которую все больше тревожило состояние Эмили. – Мы могли бы…

– Сейчас совсем неподходящее время, Эллисон. – Спустя несколько секунд Эмили добавила: – Спасибо.

– Давай пообедаем или поужинаем на этой неделе или сходим в кино, ладно?

– Ладно. – «Может быть».

* * *

Когда в десять вечера зазвонил телефон, Эллисон поняла, что это Питер. Она сидела и пристально смотрела на телефон, страстно желая, чтобы он зазвонил. Как раз сейчас Питер мог вернуться домой от Стива.

Но это был не Питер. Это был Роджер, звонивший из Чикаго. Роджер, с которым Эллисон держалась напряженно и отстраненно во время их романтического ужина в День святого Валентина, Роджер, который хотел знать, что случилось.

– Эллисон, ты с кем-то познакомилась между уик-эндом в Аспене и вечером четверга? Нет, не так, между нашим разговором в среду вечером и когда я увидел тебя в четверг?

«Нет, я познакомилась с ним до тебя, Роджер. В тот же день, но на несколько минут раньше. И с тех пор я все время думаю о нем».

– Роджер…

– Так, значит, кто-то есть, Эллисон?

– Не знаю. Не уверена. – «Да, что касается меня, я уверена. Но Питер?»

– Но может?

– Может быть. Роджер, я… – Эллисон не знала, что сказать. Не важно, как все будет с Питером, любовь с Роджером больше невозможна. Теперь Эллисон почувствовала огонь, и несмотря на то что этот огонь принес с собой опасность, неуверенность и одиночество, он воспламенил чувства, зажег внутри нее жизнь, которая больше никогда не удовлетворится теплотой. – Прости меня.

Питер и Стив просматривали отснятый за день материал в просмотровой комнате на студии в Бербанке. Было девять часов вечера. Для всей остальной съемочной группы рабочий день закончился два часа назад.

– Она дает не сто процентов, – сказал Питер. – Она дает свои обычные сто десять, но она все еще больна.

Зеленоватый оттенок исчез с роскошной, цвета густых сливок кожи Уинтер, но фиалковые глаза смотрели туманно и неуверенно.