Красотки из Бель-Эйр - Стоун Кэтрин

«Ты больше не девочка, – подумала Эллисон. – Прощай, Рыжая Леди Бель-Эйр».

– Вам нравится? – промурлыкал мастер, заметив улыбку Эллисон.

– О! – Эллисон была заинтригована, заворожена тем, что происходило с ее короткими кудрями. Она вовсе и не думала о новой стрижке, о том, как выглядит.

– Я знаю женщин, которые убились бы за такие кудри, за такой вид! – продолжал мастер. – Очень нежно, очень женственно и вместе с тем шикарно. И разумеется, с вашими глазами…

Эллисон посмотрела на свои столь же внезапно увеличившиеся зеленые глаза, мягкую рыжевато-золотистую раму вокруг своего лица и почувствовала, что с ней это уже было – недавнее воспоминание о том, как она смотрела на прекрасный образ, залюбовавшись им еще до того, как поняла, что смотрит на себя. Когда это было?

Ах да – красивая, но печальная фотография, сделанная Эмили на свадьбе Мэг. И тут же она вспомнила кое-что еще, о чем начисто забыла. Сегодня вечером, в половине восьмого, к ней на квартиру приедет Эмили, чтобы сделать фотографию для юбилея родителей – счастливая, жизнерадостная Эллисон после первого дня, проведенного на Играх.

Эллисон забыла, и это напугало ее, потому что были те жуткие месяцы после падения, когда она ничего не могла запомнить. Но Эллисон с улыбкой отмела мимолетный страх, вытесняя тревоги прошлого планами на будущее. Самое главное сейчас Белмид. Затем придет черед «Шато Бель-Эйр», а работать с Роджером Тауном будет легко и весело.

А Белмид? Легко и весело? Возможно, нет… но тем не менее Белмид был страшно важен для нее.

Внутренние помещения Белмида Эллисон, конечно же, отделает во французском стиле, что-нибудь светлое и бодрое, с цветочным орнаментом, ткань для стен и штор от Чарльза Бэрона, стулья, обтянутые шелком пастельных тонов, светлого дерева мебель с неброской резьбой и хрусталь от Лалика. Может, у Эмили найдутся подходящие фотографии роз, сирени и полевых цветов.

«Я хочу сделать Белмид очень красивым и очень счастливым, – думала Эллисон. И эта фраза без конца прокручивалась у нее в голове. – Я хочу сделать Белмид очень красивым и очень счастливым для Питера… для печального, одинокого, приятного Питера Дэлтона».

Глава 12

– Кормят в «Династи-рум» хорошо, – сказал Питеру Стив, остановив свой автомобиль на Хилгард-авеню перед «Вествуд маркизом». – Еду можешь заказать прямо в номер. Тебе точно не нужна компания?

– Нет, спасибо, Стив.

– Ну ладно. Завтра я заеду за тобой в семь утра.

– Отлично. Доброй ночи.

Направляясь от «Вествуд маркиза» к своему дому на Маунтин-драйв в Беверли-Хиллз, Стив снова и снова размышлял, не допустил ли он ошибку, решив стать продюсером «Любви».

В этом проекте все было не так, начиная со значительных уступок, которые он уже сделал очень серьезному, очень спокойному Питеру Дэлтону.

Ох уж этот очень серьезный, очень спокойный, очень решительный Питер Дэлтон! Питер точно знал, чего хочет, требовал этого, и Стив соглашался. Питер хотел сам отобрать актеров на главные роли, особенно на роль Джулии, Питер хотел письменного договора о том, что не станет давать интервью или устраивать предварительные рекламные выступления, Питер хотел, чтобы право оценки конечной продукции принадлежало только ему, причем подкрепленное правом отмены выпуска фильма, если он ему не понравится.

Стив пошел на эти небывалые уступки Питеру Дэлтону, потому что «Любовь» была лучшим из когда-либо читанных им сценариев. Перед тем как согласиться на эти уступки, Стив устроил Питеру небольшую проверку, заглянув за впечатляющий фасад из трех наград «Тони», Пулитцеровской премии и постоянного успеха на Бродвее. Стив побеседовал с актерами и актрисами, с которыми Питер работал, – известными и не очень, – и с продюсерами. И остался более чем удовлетворен.

Питер Дэлтон был лучшим. Актеры и продюсеры называли его так не задумываясь и с большим уважением. Питер энергичен и не знает усталости, говорили они Стиву. Разумеется, во всем хочет совершенства, но есть у него одна замечательная черта – выявить в каждом самое лучшее, что в нем есть. Он всегда спокоен, говорили они, всегда серьезен, никогда не срывается.

Мужчины и женщины, с которыми Питер работал на Бродвее, улыбались, говоря о нем, – теплыми, задумчивыми улыбками, но не так, как улыбаются, когда говорят о близком друге. Казалось, о личной жизни Питера никто ничего не знал, за исключением того, что когда он не находился в театре, то должен был обретаться где-то, занимаясь писательством, потому что замечательные пьесы продолжали появляться, несмотря на его режиссерские обязанности, которые занимали все его время.