Над бездной - Делински Барбара

– Ты имеешь в виду фотографии? Уж слишком она расшумелась по их поводу. Она просто из себя вышла. И знаешь, почему? Да потому, что они оказались сделаны куда более искусно, чем все, что когда-либо делала она. На самом деле мои фотографии просто безупречны.

– Она не возражала против их достоинств.

– Прежде всего они не были порнографическими. Пейдж нагнулась поближе к собеседнику.

– Но она утверждала, что твоя модель была несовершеннолетней, а если это так, то проблема становилась куда более серьезной.

– Ей было восемнадцать.

– Даже тогда, когда ты делал эти фотографии?

– Она говорила мне, что ей уже исполнилось восемнадцать.

Пейдж прижала кончики пальцев к вискам.

– Проблема заключается в том, – начала она, стараясь говорить как можно более спокойно, в то время как ей хотелось просто наорать на Питера, – что девочка, возможно, лгала. Мне не приходилось видеть снимки, поэтому я не знаю, как отреагировал бы на них суд присяжных…

– Суд! Господи, Пейдж, разве ты не понимаешь, что все это делалось тайно? Но теперь все прошло и быльем поросло.

Она протестующе подняла руку.

– Выслушай меня. Я не знаю, где проходит граница между искусством и порнографией, зато я точно знаю, что ты детский врач. Ты зарабатываешь себе на жизнь тем, что лечишь детей. Ты состоишь в группе врачей, которые занимаются совместной практикой, объектом которой опять же являются дети. Ты представляешь, что произойдет с тобой – со всеми нами, – если хоть кто-нибудь когда-нибудь увидит эти снимки?

– Значит, ты заранее предполагаешь, что фотографии имеют непристойный характер? – спросил он с осуждением и начал подниматься со стула. – Благодарю тебя за подобную уверенность.

Она схватила его за руку.

– Прошу тебя, Питер. Это касается всех нас. И я ничего не хочу предполагать заранее. Именно поэтому я с тобой и разговариваю. Я даже Энджи не сказала ни слова. Это только между нами. Сядь.

Он угрюмо взглянул на нее, но повиновался.

– Спасибо. – Она перевела дух. – Не думай, что для меня все это очень просто. Ведь это еще одна неприятность в целой куче всевозможных гадостей. Все, что я хочу сделать, – это как-то прояснить обстановку.

Питер защелкал костяшками пальцев.

– Прояснить. Но только за мой счет.

– Нет. Ты часть того целого, которое я хочу удержать вместе. Ты мне нравишься, Питер – и всегда нравился. И я уважаю твои способности врача. Если бы это было не так, я никогда бы не связала свою судьбу с тобой и уж тем более не переманила в Таккер еще двоих наших друзей. – Ответственность и в самом деле лежала на ней, и Пейдж это отлично сознавала. – Может быть, для Мары было бы лучше вообще никогда не приезжать в Таккер.

Лицо Питера приняло напряженное выражение.

– Я не виноват в ее смерти.

– Я не сказала этого, но совершенно очевидно, что она нуждалась в чем-то, что никто из нас не смог ей дать. В своих письмах она постоянно твердит, что ее жизнь не сложилась, что она неудачница, и это надрывает мне сердце. Когда ее отец приехал на похороны, он только заметил, что трагедии бы не произошло, если бы она осталась дома в Юджине.

– Но тогда она не стала бы врачом. А это был главный источник, из которого она черпала силы для жизни.

– Я тоже ему сказала об этом. Тем не менее бывают моменты, когда… – Тут она замолчала и постаралась сдержать себя. – Бесполезно. Как ты говоришь – «было и быльем поросло». – Потом она снова обратилась к Питеру: – Но мы живы и по-прежнему работаем. И мне хочется, чтобы так продолжалось и дальше. Мне нравится, как мы живем, вот почему все неприятности, которые случаются с нами, я принимаю так близко к сердцу. Питер оттолкнул от себя пустую чашку.

– Для особой печали нет причин. Фотографий больше не существует. Я их уничтожил, и негативы тоже.

– Но почему, если ты считал их произведением искусства?

– Потому, что я не идиот, Пейдж. Ты права. Мы не имеем представления, как суд присяжных может посмотреть на подобные упражнения в фотографии. Если бы они попали в дурные руки, я мог бы оказаться в дерьме по уши. Они того не стоят. – Он сделал паузу. – Ну, почему ты не радуешься? Предосудительные улики уничтожены, и совместная практика спасена. Теперь никто не сможет обвинить педиатров группы, что они позволяют себе вольности с пациентами.

Пейдж внимательно посмотрела на свои руки, не зная, как преподнести то, что сказать было необходимо. Питер мог выглядеть невинным, как ягненок, когда чувствовал угрозу по отношению к собственной персоне, а такая угроза, несомненно, теперь существовала. Она тихо произнесла: