Время моей Жизни - Ахерн Сесилия

Он умолк. Я ждала, что он скажет что-нибудь еще, но он молчал. Я растерялась. Не может же он и вправду так думать. Потом до меня дошло.

— Это ложь.

— Почему? Если в итоге все сходится, значит, не ложь.

Нет, я не хочу задавать этот вопрос. Но должна.

— А что… в итоге?

— В итоге вы будете такая же одинокая, унылая и несчастная, как до встречи со мной, но вам станет еще хуже, потому что вы будете это осознавать. Каждый день и каждый миг.

И тут я встала, схватила сумку и ушла. Ровно на полчаса раньше, как он и предсказывал.

Силчестеры не плачут. Так сказал мне отец, когда в пять лет я упала с велика — от него впервые открутили боковые колесики. Я ехала по гравиевой подъездной дорожке, а он шел поодаль и руководил. Мне хотелось, чтобы он был рядом, но я не сказала об этом, ведь тогда он во мне разочаруется. Я знала это уже в пять лет. Нет, я не поранилась, но сильно испугалась, когда мне в коленку впились острые камешки, а ноги запутались в велосипеде. Инстинктивно я протянула руки к отцу, но мне пришлось подняться самой, а он ограничился четкими указаниями. До сих пор помню его слова: «Отодвинь велосипед в сторону. Теперь вставай и прекрати свои вопли. Вставай, Люси». Я встала и скрючилась так, будто пострадавшую ногу придется ампутировать, пока мне не было велено выпрямиться. Я хотела, чтобы он обнял и утешил меня, но знала, что это проявление слабости, которое уронит меня в его глазах. Он так устроен, и это я понимала всегда. Уже в пять лет. Я плакала очень редко, с детства отучилась. Только когда ушел Блейк и вот сегодня, когда моя Жизнь напомнил мне о нем.

Под конец все произошло очень быстро. Пять лет мы были вместе. Жили весело, насыщенно и со вкусом. Мы иногда говорили о свадьбе, о браке и, хотя еще не были к этому окончательно готовы, оба понимали, что когда-нибудь это случится. Когда мы повзрослеем.

Но в процессе взросления я его потеряла. Где-то по дороге. Не сразу, не в один день, а постепенно. Он исчезал потихоньку, отдаляясь все больше и больше. То есть физически он присутствовал, мы все время были вместе, но я чувствовала, что он куда-то уходит, даже если сидит в соседнем кресле. А потом он попросил меня его выслушать. И у нас состоялась дружеская беседа. Но до того у нас был очень важный разговор.

Он только что подписал контракт на новое тревел-шоу и начал ездить один, без меня. Подозреваю, что это была пробная попытка, этакая дегустация вольной жизни, а может, и нечто большее. Может, он искал что-то, чего ему не хватало в нашей бывшей пекарне. Сейчас мне иногда кажется, что он встречался с другими девушками, но никаких реальных поводов, кроме моей паранойи, для таких мыслей нет. Он съездил в Финляндию и вернулся оттуда другим человеком, как будто побывал на Луне или пережил духовное откровение. Безостановочно говорил о мире, тишине и покое, о полном своем единении со всеми тамошними гребаными пространствами и их обитателями, способными выжить при минус сорока. Твердил, что я даже представить себе не могу, даже приблизительно вообразить, как там волшебно. Я говорила, что могу. Что я способна осознать, что такое покой, первозданность и полное слияние с природой. И я на самом деле способна. Я не совсем так это тогда выразила, и глаза мои не заблистали ярко-голубым светом, точно в них отразились высокие небеса с райскими вратами, но я правда понимала его чувства.

— Люси, ты не понимаешь, поверь мне, ты не понимаешь.

— Что значит ты не понимаешь? Чем я так отличаюсь от всех остальных, что не способна понять, что значит гребаное слияние с природой? Совсем, знаешь ли, не обязательно ехать в Катманду, чтобы обрести внутренний покой, некоторые способны на это прямо здесь, в городе. В пенной ванне. С книгой. И стаканом вина.

А потом состоялась дружеская беседа. Потом, но не сразу, а через несколько дней или даже недель. Короче, спустя какое-то время. И за это время я поняла: он считает, что мы разные люди и я не способна оценить, какой он содержательный и глубокий. Прежде такого никогда не было. Я всегда знала, что мы разные, но не думала, что и он это знает. Ерунда вроде, а если подумать, то это и есть самое главное. Я путешествовала, чтобы увидеть новые места, а он — чтобы открыть что-то новое в себе. Догадываюсь, что человеку, собирающему себя по частям, трудно находиться рядом с тем, кто и так обладает внутренней целостностью.

Да, так возвращаясь к дружеской беседе. Блейк предложил мне тогда сделать очень глупую вещь, и я согласилась, о чем теперь жалею денно и нощно. Не знаю, как я могла согласиться. Конечно, я была подавлена. До такой степени, что обратилась к религии — к религии Силчестеров, поклоняющихся многоликому «Что-скажут-люди». Блейк предложил мне говорить всем, что это я от него ушла. Он думал, что так мне будет проще. Сейчас, в здравом уме, я не могу понять, почему я на это клюнула. Но факт остается фактом.

В каком-то смысле это и впрямь мне помогло, придало сил в разговорах с родителями и с друзьями. Я могла сказать: «У нас не сложилось, пришлось мне уйти от него». И после этого никто уже не задавал лишних вопросов. А если бы я сказала, что он от меня ушел, то на меня обрушился бы поток сочувствия, все стали бы толковать ситуацию с позиций защиты меня, бедной, прикидывать, что я могла сделать не так, нет ли тут и моей вины, боялись бы мне сказать, что видели его с новой девушкой и прочее, и прочее. В общем, на первый взгляд это была хорошая идея. Но только на первый. Я не могла сказать о нем ни единого слова осуждения, ведь в ответ все хором заявляли, что ему, бедолаге, сейчас очень тяжело. Друзья, не боясь задеть мои чувства, все время так или иначе упоминают о нем, а я должна делать вид, что меня это ничуть не интересует. Я не могу показать, что мне больно, пожаловаться и дать волю чувствам. Меня опутали толстые, крепкие нити лжи.

Я вынуждена держать в себе этот большой секрет, этот комок боли, из-за чего я то впадаю в ярость, то начинаю страшно себя жалеть. И поскольку не могу ни с кем об этом поговорить и никто поэтому не может мне помочь, мне очень одиноко в моем засекреченном мире.

Когда я вылетела со своей отличной, высокооплачиваемой работы, я никому не могла рассказать о том, почему это произошло: мне пришлось бы признаться, что до этого я врала. И я сказала, что сама уволилась, а эта ложь потянула за собой другие, и они множились, переплетались… и в итоге все сошлось, важен результат.

Вот и все, что я готова, как он говорит, «осознать», потому что в итоге я вполне счастлива и довольна тем, как устроена моя жизнь.

Если бы Жизнь встретился со мной два года назад, я бы с ним согласилась. Тогда мне казалось, что я падаю в пропасть, но теперь нет, теперь ни за что. Я сверзилась с огромной высоты и приземлилась на свое место. Кому-то, возможно, мое положение кажется ненадежным и шатким. Но мне очень уютно, удобно и хорошо. Все у меня отлично.