Время моей Жизни - Ахерн Сесилия

Я вскочила и взяла сумку. Жизнь встал вслед за мной.

— И ты прав, Адам, — я кивнула на Жизнь, — он не просто друг. Он гораздо больше, потому что друг — это то, кем, предполагалось, был ты, а он за один вечер сделал для меня больше хорошего, чем ты за все эти годы.

Я развернулась и пошла прочь. Как обычно, раньше времени. Только в дверях, когда они уже не могли ни видеть, ни слышать меня, достала носовой платок и приготовилась нарушить все правила. Я ждала и ждала, ждала, что слезы, копившиеся годами, хлынут наконец из глаз, но ничего не случилось. Что ж, я сложила платок и сунула его обратно в карман. Значит, не теперь и не из-за них. У моих слез своя гордость.

Жизнь подошел ко мне и встревоженно заглянул в лицо. Увидев, что я в порядке, он задумчиво сказал:

— Да, похоже, ты была права.

— Он меня ненавидит.

— М-м? Нет, я про Дэвида с Джейми. Они правда совершенно не ревнуют Лизу друг к другу. — Он так смешно изобразил заядлого сплетника, что я невольно улыбнулась.

Подул вечерний ветер, я поежилась, он ласково накинул мне на плечи куртку и не убрал руки. Так мы и пошли домой, и фонари горели над нами теплым рыжим светом.

— Ты что сегодня будешь делать? — спросила я.

Мы наслаждались спокойным, ленивым утром на диване. Повсюду валялись воскресные газеты, из которых мы зачитывали друг другу забавные отрывки. Мне было хорошо с ним, и ему, похоже, тоже со мной неплохо. Я раздвинула одежные занавески, чтобы впустить солнце и утреннюю тишину. В доме пахло блинчиками с кленовым сиропом, которые он испек, и свежесваренным кофе. Мистер Пэн удобно устроился на туфлях Жизни и выглядел так, словно только что наелся сливок — неудивительно, ведь он их только что наелся. Мы тоже получили свою порцию, с голубикой. Я вырастила ее сама в тепличном садике на крыше, который завела, когда стала жить со своей Жизнью. Собирая голубику, я напевала, легкое полупрозрачное платье привлекало внимание соседей-мужчин: они принимали воздушные ванны на балконах, сверкая на солнце крепкими мышцами, натертыми кремом для загара — точь-в-точь новенькие машины в автосалоне.

О'кей, я соврала.

Голубику купил Жизнь. У нас нет сада на крыше. Платье я видела в журнале и, чтобы получше ему соответствовать, мысленно превратилась в блондинку.

— А я хочу сегодня весь день валяться, — сладко потянувшись, сообщила я.

— Тебе надо позвонить маме.

— Зачем? — Я приоткрыла один глаз.

— Затем, что она продумывает свадьбу, а ты ей ничем не помогаешь.

— Да это бредовая затея. Они уже женаты, это просто повод хоть чем себя занять. И похвастать своей коллекцией фарфоровых сервизов. Кстати, Райли с Филиппом тоже ей не помогают. И вообще, я не могу с ней сегодня встретиться, ко мне придут чистить ковер. Наверняка эти чистильщики опоздают. Такие люди всегда опаздывают. Думаю, надо их отменить.

Я потянулась за телефоном.

— Нет. Сегодня я нашел на своем носке седой волос. И он не с головы. И не мой, точно.

Я положила телефон обратно.

— Еще тебе надо перезвонить Джейми.

— А это зачем?

— Когда он тебе звонил в прошлый раз?

— Никогда.

— Значит, это что-то важное.

— Да брось. Он вчера напился, набрал меня по ошибке.

Жизнь недовольно поморщился.

— Ну, может, он хотел извиниться за вчерашнее, а извиняться ему не за что, он ничего плохого не сделал. Он был на моей стороне.

— Вот позвони и скажи ему об этом.

— Я не хочу ни с кем об этом говорить.

— Очередная чушь. Ты заметаешь сор под ковер, и скоро он пойдет такими буграми, что ты будешь о них спотыкаться, — метафора, как ты любишь.

— Неужели все эти звонки важнее, чем время в обществе моей Жизни?

Я надеялась, что победила в этом раунде.

Он закатил глаза:

— Люси, ты на ложном пути. Я нисколько не хочу, чтобы ты превратилась в эгоистку, которая сидит и рассуждает о своей жизни. Надо соблюдать меру. Заботься о себе, но заботься также и о тех, кто заботится о тебе.

— Но это тру-удно. — Я закрыла голову подушкой.

— Но такова жизнь. Почему я решил с тобой познакомиться?

— Потому что я тебя игнорировала, — тоном ученицы, хорошо затвердившей урок, ответила я. — Потому что я забросила свою жизнь.

— А теперь что ты делаешь?

— Занимаюсь своей жизнью. Провожу с ней каждую секунду, пописать и то нельзя в одиночестве.

— Ты сможешь писать в гордом одиночестве, когда лампочку в ванной вкрутишь.

— Это тру-у-дно.

— Неужели?

— Во-первых, я до нее не дотянусь.

— Стремянку возьми.

— А у меня не-е-ту.

— Встань на унитаз.

— А там крышка пластиковая, она треснет, и я провалюсь.

— Тогда встань на бортик ванны.

— Это опа-а-асно.

— Все. — Он подошел ко мне. — Вставай.

Я застонала.

— Вставай!

Я выдралась из-под пледа, как капризный подросток.

— А теперь иди к соседке и спроси, не одолжит ли она тебе стремянку.

Я рухнула обратно на диван.

— Иди, — решительно скомандовал он.

Я встала и пошла к двери, вздернув нос.

— Под ноги смотри, а то споткнешься о свои подковерные бугры.

Через две минуты я вернулась со стремянкой.

— Ну что, все не так страшно?

— Мы говорили о погоде, а это страшная глупость. Не выношу пустой болтовни.

Он фыркнул:

— Тогда не болтай попусту, неси лестницу в ванную.

Я отнесла.

— Залезай на нее.

Залезла.

— Выворачивай старую лампочку.

Он светил мне фонариком, чтобы я видела, что делаю. Я вывинчивала присохшую лампочку и ныла, как ребенок, которого заставляют есть шпинат. Наконец она вывинтилась, и я замолкла.

— На, держи ее.

— Нет, все сама. Действуй так, точно меня тут нет.

Я цокнула языком и запела: «Ненавижу свою жи-и-изнь, ненави-и-ижу…» — и пела все время, пока слезала со стремянки, клала старую лампочку в раковину, доставала новую из коробки и лезла обратно наверх. Наконец я ее вкрутила, щелкнула выключателем, и ванная озарилась светом.

— Ура! — Я протянула ему победно поднятую руку. — Дай пять!

Он посмотрел так, точно я безнадежный псих.

— Вот еще. Подумаешь, лампочку поменяла.

Я пожала плечами, потом опять приободрилась.

— Ну что, еще блинчиков пожарим?

— Теперь, когда наконец здесь стало светло и видна вся грязь, можешь прибраться.

— Не-е-т! Вот поэтому-то я ничего не делаю. Сделаешь одно — бац, оно влечет за собой другое.

Я сложила стремянку и оттащила ее в прихожую, приткнув между вешалкой и дверью, рядом с грязными резиновыми сапогами, в которых я ездила с Блейком на летний фестиваль. Последний фестиваль, где мы были вместе и где я снимала на камеру Игги Попа, сидя на плечах у Блейка.