Паутина - Майкл Джудит

Действуя правой рукой, он подтянул свое тело к подоконнику, потом встал боком и рывком перенес одну ногу наружу. Поворачивая корпус, он увидел лежащую на полу Стефани. Глаза у нее были закрыты, по лицу текла кровь.

— Сабрина, — выдохнул он. Боже, они убили ее. Он вытер пот, заливающий глаза. Вдруг ему почудилось, что она шевельнулась. Хотя, наверное, это просто из-за качки судна.

— Черт побери! — вырвалось у него. Рывком забросив ногу обратно в салон, он направился было к ней, но остановился. Он не может ждать, надо выбираться самому. Она мертва, а он жив, его люди, наверное, уже ждут, и ему, черт побери, нужно сматываться отсюда, пока судно не затонуло. Просунув в окно вторую ногу, он подобрался, чтобы прыгнуть в воду.

Но все-таки не смог. Бросив напоследок быстрый взгляд назад, он увидел, как голова Стефани, свесившись набок, попала в тоненький ручеек, текущий из-под запертой двери. Пока он смотрел, вода начала прибывать быстрее, затем под ее напором дверь распахнулась, и вода хлынула в салон. Макс понял, что не может оставить ее. Надо сперва выяснить, жива ли она, а если жива, он должен взять ее с собой.

Рывком втянув ноги обратно, он спрыгнул на пол, тяжело дыша от боли. Наверное, сломал что-нибудь, мелькнула мысль. Нет, может, все не так уж плохо. Он опустился на колени рядом со Стефани, прямо в воду.

— Сабрина! Сабрина, черт побери, очнись, помоги мне… Merde!^[5]

Он ругался теперь на любом языке, который приходил в голову, чувствуя все большую панику. Коснувшись шеи Стефани, он нащупал слабый пульс. Жива. Черт побери, она жива! Его захлестнула безраздельная радость, настолько бурная, что он сам себе удивился. Погоди. Еще будет время об этом подумать. Сейчас нам вдвоем нужно выбираться отсюда.

Схватив Стефани за руки и пятясь на четвереньках в воде, он потащил ее к окну, борясь с нахлынувшей слабостью, болью в ноге и в левом плече. Она была без сознания. Изо всех сил пытаясь поднять ее на ноги, он поскользнулся на мокром полу, но в конце концов добился своего, и она легла, перегнувшись через подоконник, словно джутовый мешок. Тяжело дыша, кашляя, он с усилием поднялся на ноги и сел рядом, чтобы перевести дыхание. Нет времени, мелькнула мысль, нет времени, чтобы отдышаться. Сбросив с себя ботинки, а со Стефани — туфли, он поднял ее, просунул через окно и бросил в море. Она упала, и он следом.

С момента взрыва прошло две минуты.

Он неуклюже плюхнулся в воду, яростно заработал руками и вынырнул на поверхность. Вокруг, крутясь в водовороте тонущего судна, проплывали обломки. Он почувствовал, как какой-то металлический предмет резанул по руке, еще один больно ударил по бедру. Размеренно рассекая воду, он стал оглядываться. Он находился с той стороны судна, которая была дальше от берега, и был, похоже, совсем один. От берега несколько моторных лодок на всех парах неслись к нему.

— Сабрина! Сабрина, ради бога…

Отплевываясь и кашляя, он лег на бок, сделал несколько корявых взмахов рукой, стараясь беречь задетое плечо, и оказался рядом с кормой судна. Он увидел пробоину в его боку — бомба, эта чертова бомба не должна была взорваться, пока не… — и тут заметил Стефани, лежавшую лицом вниз. Вода вокруг нее покраснела от крови, со всех сторон кружились, захваченные водоворотом, острые осколки дерева и металла.

Он подплыл к ней и, вцепившись пальцами в густые волосы, рванул голову из воды и перевернул ее на спину. Левой рукой обхватив ее сзади за подбородок и работая свободной рукой, он поплыл прочь от судна. Намокшая одежда тянула его вниз, вода была холоднее, чем он думал, голову и плечо то и дело пронзала острая боль, ему пришлось напрячь всю волю, чтобы заставить работать ноги.

— Bastardos,^[6] вот bastardos, черт бы их побрал! — вслух выругался он, обращаясь ко всем сразу — и к тем, кто подложил бомбу, чтобы убить его, и к своим людям, которые уже должны быть на месте, чтобы встретить его.

По-прежнему без сознания, Стефани тянулась за ним, как на буксире. Лицо ее было бледно как полотно, жилки едва угадывались на мертвенно-побелевших веках. Теперь Макс видел у нее глубокую рану на лбу. Ему подумалось, что рана не такая серьезная, судя по тому, сколько крови вытекло. С ней все будет в порядке, мелькнула мысль. Она выкарабкается, она ведь крепкий орешек, мне это в ней всегда нравилось.

Но сам он устал так, что едва держался на плаву. Без нее сейчас было бы легче. Легче одному. Всю свою жизнь он так и считал: легче всего быть одному. Но он привязался к ней. Он вспомнил, какая радость вдруг охватила его, когда оказалось, что она жива, хотя теперь от нее не осталось и следа. Verflu'chen,^[7] устало выругался он. Говорили, будут на подхвате…