Над бездной - Делински Барбара

– Я говорю тебе, что скучаю по Нью-Йорку. Если бы у нас была хоть малейшая возможность изменить жизнь, то да, я бы вернулся в Нью-Йорк. – Он опять бросил на нее внимательный взгляд, пытаясь понять, какое впечатление произвели на жену его слова. Потом он снова принялся изучать ее руки, покрутил обручальное кольцо у нее на пальце. – Но у тебя в Таккере практика.

Напряжение у Энджи все копилось: за каких-то два месяца основы, на которых зижделась ее жизнь, стали рушиться. Ее жизнь могла кардинально измениться.

– Твою практику не унесешь в кармане, как я могу унести свои карандаши и фломастеры, – продолжал Бен, на этот раз выдвигая возражения против только что сформулированной им же точки зрения. – Ты прочно обосновалась в Таккере. Ты знаешь людей, более того, ты их любишь.

– Да, ты прав. А разве ты – нет? – спросила она в волнении.

– Да, я тоже. Они и в самом деле отличные люди. Они добры, дружелюбны. Когда они сойдутся с вами поближе, то готовы ради вас снять последнюю рубашку…

Бен замолчал, когда стюардесса стала рассказывать пассажирам о соблюдении мер предосторожности во время полета.

Энджи придвинулась к нему поближе.

– Это не просто люди. Это образ жизни, который здесь куда как проще, нежели в большом городе. Здесь медленнее темп жизни, да и сама жизнь пронизана покоем и миром.

– Если бы можно было соединить покой, мир и интеллектуальную деятельность, этому не было бы цены.

– Возможно и другое решение. Монпелье находится не так далеко от Таккера. Мог бы ты, к примеру, наладить личные связи с редакцией тамошней газеты?

Бен посмотрел на Энджи со значением.

– Знаешь ли, «Газетт» в Монпелье не совсем то, что «Таймс».

– А может быть, тебе заняться преподаванием? Ты мог бы ездить в Беннингтон или Дартмут. В этих городах достаточно интеллектуалов, чтобы стимулировать работу мозга.

– Возможно, – признал Бен, хотя и не без скептической нотки в голосе. – Если они захотят принять в члены преподавателей обыкновенного карикатуриста.

– Не обыкновенного карикатуриста, а хорошо известного политического карикатуриста, награжденного премией. Что скрывать, ты один из лучших на своем поприще. Пусть им не нужен полный курс, что тебе стоит в таком случае провести серию семинаров? Ты можешь договориться с тамошним отделом искусств. Или, что еще лучше, с факультетом политических наук.

– Очень может быть, – снова сказал он. Стюардесса заняла свое кресло. Самолет начал выруливать на взлетную полосу.

– А что, если мне все-таки попытаться восстановить старые связи в Нью-Йорке? – спросил Бен.

В голове Энджи роем закружились тревожные мысли. Триста тридцать с чем-то миль. Пять часов в одну сторону по свободному шоссе и около семи, если движение оживленное…

Самолет начал разбегаться.

– Слушай, а если я буду проводить три дня в неделю в Нью-Йорке?

Энджи проглотила комок в горле. Значит, она не будет видеть его целых три дня в неделю? Ее муж станет вести жизнь холостяка и проводить вечера Бог знает где, и Бог знает с кем.

– Твое предложение очень напоминает предложение раздельного существования, – сказала она со скрытым негодованием в голосе.

Он посмотрел ей в глаза и негромко, но очень убедительно сказал, а Энджи всегда нравилось, когда Бен говорил именно так.

– Я имел в виду совсем другое. Особенно после маленького праздника, который мы себе устроили. Я просто хочу решить вопрос, как сохранить твою практику и мое душевное здоровье, а главное – наш брак. Три дня в неделю вполне способны решить все эти проблемы. Даже три дня не каждую неделю, а через неделю. Кто знает, вдруг мне хватит и трех дней в Нью-Йорке раз в месяц? Ведь если я не попробую, то как это проверю?

Энджи захотелось крикнуть, что так не пойдет, что трехдневные отлучки хотя бы раз в месяц наверняка разрушат их брак. Конечно, на свете масса мужей, занятия которых связаны с разъездами. Но их жены успели привыкнуть к такому образу жизни. А что она станет делать в его отсутствие?

Кроме того, Энджи знала, что в последние годы у Бена нарастало внутреннее беспокойство. Именно поэтому у него и появилась Нора Итон – он пытался приглушить внутреннюю неудовлетворенность собой и миром, его окружавшим. Энджи ничего не желала слышать. Но сейчас она уверяла себя, что способна учиться на ошибках, что способна к пониманию тонких движений души.

Итак, оставаясь существом рациональным, она сказала: