Любовь вне игры. История одного политического самоубийства - Хакамада Ирина

Ей не дала договорить настойчивая мелодия мобильного.

– Привет! Ну, как у вас дела? Как после вчерашнего?

– Я перезвоню, занята, совещание. – Стечение обстоятельств заставило стать ненадолго жесткой. Она отключила мобильный, довольная повернулась к эксперту: – Встречаемся завтра, лучше вечером, так как днем у нас сессия. После шести вечера – в любое время.

– Договорились. Я уточню время с помощником. До свидания. – Евгений уже собрался выйти и вдруг обернулся: – И последнее, я забыл сказать: мы поставили на вас, потому что… вы из тех, кто пойдет до конца. Даже если будет трудно. Вы упрямая. Это хорошо…

После его ухода Мария пересела на мягкий диван. Откинулась на кожаную спинку, подобрала под себя ногу. Закурила сигарету. Бросила взгляд на график работ. Беспристрастный и равнодушный, в ближайшие дни он не обещал свободного времени. На более отдаленный период тоже рассчитывать не приходилось. Если запланированная на завтра встреча пройдет успешно, Мария с головой уйдет в новый проект. В субботу хорошо бы побыть с дочкой вместе, погулять на даче, а в воскресенье они с Ольгой идут в театр…

Времени нет. Катастрофически. Не вписываются в ее плотный график мужчины! Нет такой графы «Свидания». Открыв в телефоне список входящих звонков, Мария выбрала последний.

– Ну вот, перезваниваю… Как вчера добрались? Как настроение?

– Нормально. Охрана на выпуск работает быстрее, – рассмеялся он. – Настроение бодрое, хочется новых свершений. Привык до конца доводить начатое. А то как-то неловко за вчерашнее…

– Довести до конца никогда не поздно… – Мария с сомнением еще раз посмотрела на график и решилась (что я делаю?): – Но лучше сегодня.

– Легко! Я сейчас на встрече, часа через три освобожусь. Кстати, можно поесть культурки. Тут выставочка открывается неплохая. Вам понравится… Могу подхватить на Большой Никитской…

Автомобиль остановился в начале Гоголевского бульвара, недалеко от Музея имени Пушкина. Микроавтобусы телеканалов, начиненные проводами, словно фантастические пауки, сгрудились у подъезда к античному зданию.

Репортеры с телекамерами продирались сквозь культурную тусовку. То там, то здесь яркие бабочки вспархивали в зале. Мария задержала дыхание и осторожно переступила порог. И все-таки потревожила их. Вот бабочки кружат, приветственно трепещут рядом с Василием крылышками, несомненно, узнают его спутницу и заинтересованно разглядывают. Благодаря привычке быть в центре внимания Мария справилась с легким смущением. Со стен на нее хлынуло величие хай-тека: изящный мост Миллениум, нависающий над Темзой; залитый светом небоскреб «Свисс Ре», именуемый в английском простонародье «огурцом»…

Ее поразила абсолютная гармония. Искусно созданное равновесие между современной архитектурой и окружающим пространством. Основательность, но в то же время реально ощущаемая удивительная хрупкость конструкций из стекла и металла.

– Фостер – гений. – Василий непринужденно перемещался вдоль фотоснимков, макетов. – В его зданиях, скрученных спиралью, даже на шестидесятом этаже можно открыть окно, и подует легкий ветерок. В обыкновенной высотке вас снесет, поэтому в них люди живут только с кондиционером. В его башнях солнце попадает в комнаты в течение всего светового дня. При этом – это архитектурное произведение искусства, а не коробка для жилья…

– Интересно, когда мы начнем так строить? – Мария впитывала в себя ажурные узоры гигантских крыш. – Мне кажется, сегодня в плане архитектуры Россия ничем не обозначилась. Новые высотки в Москве похожи на грандиозные «хрущевки» для решения жилищных проблем, только в двадцать первом веке.

– Точно… сочетать потребление и красоту – это не про нас. Или красота, но не для жизни. Или жизнь без красоты…

Взяв наполненный вином бокал, Мария отошла в сторону – подальше от толпы и телекамер.

– Кстати, у вас тут много знакомых, – заметила она.

– Не так уж много, – с удовольствием откликнулся Василий. – Не всех, кто меня приветствует, я знаю. Просто в определенных узких кругах я так же известен, как вы – во всей стране. Кстати, я для этого ничего не делал особенного. Оно как-то само сложилось, как, впрочем, и в остальном: детство, бабушка, родители, образование, работа – все шло одно к одному. Иногда я думаю, глядя на вас: в одном меня жизнь обделила – нет конфликтов. То ли я сам их обхожу, то ли звезды так сложились, но как-то слишком все гладко, скучновато… Вроде творчеству не мешает, но это пока… Я так думаю…

Как опытный гроссмейстер, он чуть приоткрылся, показался доступнее, ближе…

– А у меня все наоборот! – Она сделала ответный ход. – У меня от моей жизни и всяких преодолений ветер в ушах свистит.

Каждый раз думаю: ну все, хватит. Пора остановиться. Пауза – и все сначала. Сама нарываюсь, даже иногда понимаю все последствия. Но если уперлась – все, никто не остановит…

– Так это же драйв и кайф! Поэтому и выглядите, как девочка…

Мария и сама в последние дни замечала, как молодо выглядит: заблестели глаза, и даже кожа стала светиться. Но при чем тут работа? Бесконечная борьба без конечного результата выматывала. Да, сам процесс был энергичным: держал ее в тонусе и вечной надежде… Но ощутить себя девочкой? Хоть на минуту слабой… Для этого нужен кто-то очень сильный рядом. Она отмахнулась от комплимента:

– Тяжело. От самой себя устала… – сменила тему на более привычную: – Кстати, а почему ваша среда так консервативна? Ведь художник не может быть несвободным. А как большой конфликт власти и свободы в России, художники – на стороне власти. Почему? Искусство ведь не существует без протеста?

– Ох уж наши интеллектуалы!.. Художники всегда пытаются сохранить свободу – иначе они не могут творить. Но с другой стороны – не могут избежать соблазна быть обласканными властью. Были разные периоды, когда все стремились влиться в этот так называемый мейнстрим – например, при Сталине, – и когда все рушилось и быть свободным вновь становилось модным – скажем, при Хрущеве… А сейчас… все медленно двинулось вспять – всюду бабло под госзаказ. Все выстроились в очередь за личными благами. Кто театры получает, кто деньги на кино, кто заказик на выставку… Искусство исчезает – побеждает мейнстрим. Но – будем позитивистами – это пройдет! Хотя, говорят, позитивный взгляд мешает творчеству. Может, поэтому я и мучаюсь: ведь я позитивист по сути, жизнелюб. Но даже меня все достало. Поэтому, может, я и рядом с вами: есть в вас что-то… такое… Вы… девушка, которая вне мейнстрима. Типа вне игры… Да ладно, хватит всего этого! Черт его знает, почему вы моя женщина! – Он решительно взял из ее рук опустевший бокал и поставил на проплывающий мимо поднос. – Поехали в студию. Обещанный романтический вечер!