Вместо любви - Колочкова Вера Александровна

… С тех пор прошло два года. Быстро они пролетели, как один день. Толик, как и обещал, развелся-выписался. И исчез из их жизни напрочь. Договор соблюл. Первый месяц этой тяжелой одинокой и жестокой жизни Инга и не запомнила – в основном в слезах провела. А кто из брошенных жен этот первый месяц в слезах не проводит, интересно? Тут уж без разницы – любящей женой была, не любящей, – все равно больно. Больно, когда тебя бросают. И страшно очень. Страшно вступать в одинокую самостоятельную жизнь, в безденежье, в полную за себя и за ребенка ответственность. А когда на руках еще и больной человек остается – еще страшнее. Тем более если человек этот еще и обиду свою материнскую на тебе норовит выместить. Капризами, ожесточением, крайней ненавистью. Раз, мол, подрядилась ты за квартиру за мной ходить, так и выполняй свои обязанности как следует! И молчи, и морду в брезгливости свою корчить не смей…

Инга терпела. Вернее, научилась терпеть. В душе ненавидела, но смирялась. А что было делать? Ненависть и смирение жили в ней рука об руку, заставляли бегать бегом из дома на работу, с работы домой нестись… Со временем в ее поведении даже некоторые условные рефлексы образовались, странные такие. Например, осеняла себя трижды крестным знамением, к дверям своей квартиры подходя. Вроде того – дай мне, Господи, сил стерпеть то, что сейчас со мною Светлана Ивановна творить будет. А перед тем, как в свекровкину комнату войти, она резко вдыхала и выдыхала из себя воздух, одновременно стараясь напялить на лицо маску суровой непроницаемости. И входила к ней в комнату именно с таким лицом – холодным, равнодушным и непроницаемым. Плюхала перед нею поднос с едой или перчатки резиновые невозмутимо на руки надевала, если надо было проделать процедуру гигиенического над нею обихода. И всем своим видом демонстрировала – мне твои нападки да оскорбления сейчас – как слону дробина…

На самом деле, конечно, никаким слоном она при этом себя вовсе и не чувствовала, и дробины Светланы Ивановны иногда прилетали в нее весьма и весьма ощутимые. И ранили больно. И жизнь такая совсем не медом казалась. Одна только мыслишка подло-потаенная и грела – кончится же такая жизнь когда-нибудь… Правда, она гнала ее от себя торопливо. Не хотелось самой перед собой грешной быть. Наоборот – праведницей терпеливой хотелось себя чувствовать. Ты, мол, зловредная старушка, все норовишь по правой щеке меня ударить, а я промолчу гордо да левую тебе для удара подставлю…

В общем, прилетало ей от Светланы Ивановны и по правой щеке хорошо, и по левой. Иногда Инге казалось, что и сил у нее на завтрашний день уже недостанет. Сваливалась спать, как пулей подкошенная. А Светлана Ивановна могла ее и ночью требовательным своим криком разбудить – то водички ей свеженькой принеси, то чаю горячего, то штору на окне опусти – луна прямо в глаза светит…

Хорошо, хоть Анютка умным и спокойным ребенком росла. Училась хорошо, пропадала вечерами в своей балетной студии, трудилась над собой, как взрослая умная тетка. Вообще, с балетной этой ее студией тоже Инге мороки хватало. А денег сколько на сценические костюмы уходило – лучше и не считать. Но по сравнению с другими заботами, на ее голову свалившимися, морока эта была приятной даже. В общем, дочкой она своей вовсю гордилась. Да и Анютка в свободную минуту все норовила матери помочь – то посуду в раковине скопившуюся перемоет, то в магазин сбегает, а то и Светлану Ивановну от капризов отвлечет побасенками всякими из своей театрально-гастрольной жизни. Не девчонка – чистый ангел сероглазый.

И Родька ей помогал, как мог. Звонил каждый вечер практически, часто с работы встречал, чтоб просто до подъезда сумки с продуктами донести, а иногда и на целый выходной из дома вытаскивал, чтобы праздник души и тела устроить. Редко, правда, такие праздники у них случались. Не могла она надолго от Светланы Ивановны оторваться. Поначалу Инга все норовила к ней сиделку какую пристроить, но потом поняла – бесполезное это занятие. Не подпускала свекровь к себе сиделок. Из того же своего капризно-зловредного принципа – раз подрядилась перед моим сыном за квартиру – работай! И терпи! Что оставалось делать – она терпела. Только обстоятельства жизненные иногда так складываются, что одним терпением от них и не отделаешься. Вот как, например, при таких обстоятельствах она теперь должна на целую неделю уехать? Как Светлане Ивановне сказать про отца? Опять ведь кричать начнет, не выслушав даже. А пойти сказать все равно надо. Вот сейчас она сделает себе твердокаменное лицо, вдохнет-выдохнет перед дверью, войдет и скажет…