Путешествие - Стил Даниэла

– Прекрасно, значит, чтобы избежать паники, стоило заплатать жизнями более четырехсот людей! Господи, я не могу поверить своим ушам. Не могу поверить, что ты знал обо всем и ничего не сделал!

– А что я мог, по-твоему? Поехать в аэропорт Кеннеди и раздавать там листовки?

– Кретин, у тебя же есть собственная телевизионная сеть! Ты мог подать сигнал тревоги, хотя бы анонимный. Тогда пришлось бы закрыть аэропорт!

– И тогда дверь Белого дома захлопнулась бы передо мной навсегда. Ты думаешь, они бы не поняли, кто автор утечки информации? Не говори ерунды... и никогда больше – он схватил ее за руку. – слышишь, никогда больше не смей называть меня кретином. Я знаю, что делаю.

– Ты и парни, с которыми вы резвились вчера вечером, сегодня в полдень убили более четырехсот человек. – Ее голос дрожал, она все еще не могла смириться с мыслью, что Джек причастен к случившемуся. – Почему бы тебе не купить пистолет и не начать стрелять в людей? Это чище и честнее. Для тебя же важнее всего бизнес. Это означает, что каждый раз, когда какая-нибудь женщина садится со своим ребенком в самолет, она может не знать, что там заложена бомба, но ее никто об этом не предупредит, потому что бизнес важнее таких мелочей. Она и ее Дети – потенциальные жертвы. Бизнес не должен страдать, из-за каких-то там детишек!

– По большому счету так оно и есть. Не будь наивной, Мэд. Ты просто не понимаешь. Иногда приходится жертвовать людьми ради высших интересов.

Мэдди показалось, что ее сейчас вырвет прямо здесь, перед ним.

– А теперь слушай меня внимательно. Если ты кому-нибудь скажешь хотя бы слово об этом, я сам лично отвезу тебя обратно в Ноксвилл и брошу на ступенях дома Бобби Джо. Если скажешь хоть слово, будешь отвечать перед президентом Соединенных Штатов. Тебя посадят в тюрьму за измену. Это вопрос строжайшей государственной тайны, он находится в руках людей, которые знают, что делают и считаются самыми благонадежными в этой стране. Это тебе не ноющая истеричка домохозяйка или пузатый жлоб сенатор. Если ты растревожишь этот гадюшник, тебе придется иметь дело с президентом, ФБР и другими организациями. А я посмотрю, как ты будешь катиться вниз, и гореть ярким пламенем. Не лезь ты в это дело, Мэд. Ты ни черта в этом не смыслишь, а скрутят тебя так быстро, что и рта не успеешь раскрыть. Тебе не выиграть.

Она сознавала, что в словах Джека есть доля правды. Все будут изворачиваться и лгать, это будет самая большая фальшивка со времен Уотергейта. Да и публика, скорее всего, ей не поверит. Ее слабый голос потонет в хоре других, гораздо более мощных голосов, и уж они позаботятся о том, чтобы ей никто никогда больше не верил. Может быть, ее даже попытаются убить. Страшно... Но еще страшнее промолчать, подвести тысячи людей, которые ее слушают каждый день. Это настоящее предательство. Они имеют право знать, что пассажирами рейса № 263 пожертвовали из деловых соображений. И что для людей, ответственных за принятие решения, эта жертва ничего не значила.

– Ты меня слышала?

В его глазах появилось угрожающее выражение. Он ее боится. Он будет первым из тех, кто на нее набросится, если почувствует опасность для своей телекомпании.

– Слышала. Я тебя ненавижу!

– Мне плевать на то, что ты думаешь или чувствуешь. Меня интересует лишь то, что ты делаешь. Попробуй совершить хоть один неверный шаг, и тебе конец. Понятно, Мэд?

Она долго смотрела на него, потом быстро отвернулась и пошла к лестнице, не дожидаясь лифта.

Появилась на пороге офиса бледная и дрожащая.

– Что с тобой? Что случилось? Джек что-нибудь знал?

Грег сразу догадался, куда она ходила. Такой он ее никогда еще не видел. Мертвенно-бледная, и, кажется, что ее сейчас стошнит.

– Нет, не знал, – едва выговорила она. Взяла три таблетки аспирина и запила кофе.

Через десять минут на пороге появился с весьма суровым видом главный режиссер. С подозрением оглядел обоих.

– Сегодня вечером, перед выходом в эфир, дадите мне свой текст для проверки. Если начнете пороть отсебятину, вас сразу прервут и пустят рекламу. Ясно?

– Ясно, – ответил Грег.

И он, и Мэдди сразу поняли, откуда ветер дует. Грег, хотя и не знал точно, о чем Мэдди говорила с мужем, почти все прочел по ее лицу. Дождавшись, когда режиссер ушел, он обернулся к Мэдди:

– Значит, он все знал. Можешь ничего не говорить, если не хочешь.

Она долго смотрела на него напряженным взглядом. Наконец кивнула: