Рената Флори - Берсенева Анна

Но, конечно, не стоило расспрашивать об этом детей прямо на пороге. Тем более что и эффектные внуки снова принялись плакать – оказывается, им пора было есть.

– Они вообще зря не ревут, а только когда жрать хотят, – объясняла Ирка, быстро размешивая в двух мисочках порошковую кашу. – Мотивированные внуки. Разумные, в общем – в тебя.

Сашка и Дашка уже были уложены в двойняшную коляску и нетерпеливо причмокивали в ожидании пищи.

– Дай я хотя бы одного покормлю, – сказала Рената. – Как же ты сразу двоих?

– Как не фиг делать, – хмыкнула Ирка. – Обеими руками. Ну, покорми, если хочешь.

– Не знаю, в кого они разумные, а аппетит у них точно в тебя, – улыбнулась Рената. Едва она успевала подносить ложку к Сашкиному рту, как он мгновенно вычмокивал с нее кашу. – Ты в этом возрасте ела в каких-то немыслимых количествах. Мы с бабушкой думали, что ты будешь ужасная толстушка. А ты тощенькая выросла.

– Не тощенькая, а стройная. Потому что энергичная. И Сашка с Дашкой энергичные получились. Ты же с дороги! – вдруг вспомнила Ирка. – Устала же. Ложись, поспи. Они сейчас тоже дрыхнуть будут.

– Я «Красной стрелой» ехала. И совсем не устала.

– Ага, не устала! Бледная как тень.

– Тень не бывает бледной. Давай я лучше что-нибудь сделаю. Ты, по-моему, и вещи не разложила еще.

– Ну да, – согласилась Ирка. – Некогда было. Это же только у Антошки три пары джинсов, и все, а у детей вагон и маленькая тележка барахла. Разложи, если хочешь. У тебя такое лучше получается.

Раскладывать вещи по местам у Ирки и у самой получалось отлично. У нее вообще все получалось отлично: от рождения руки были правильно приставлены и, главное, толково работала голова, так что в маминой помощи она вряд ли нуждалась. Но Рената рада была сейчас любому монотонному занятию – главное, чтобы оно не требовало душевной отдачи.

Стыдно было себе признаваться, но даже с внуками повозиться ей сейчас не хотелось, и как раз по этой причине: для того чтобы играть с ними, надо было наскрести в своей душе, на самом донышке, хоть какие-то чувства, а это ей пока не удавалось.

Сашка и Дашка уснули сразу же, как только проглотили по последней ложке каши. Ирка укатила коляску во вторую комнату, свою бывшую детскую, а Рената принялась разбирать американские чемоданы, которые горными вершинами высились вдоль стен.

– Ма, да у Антошки просто стресс, это же понятно! Он даже к психоаналитику ходит.

Ирка заложила за ухо длинную прядь, единственную в своей стильной короткой стрижке, и шмыгнула носом. Точно как в детстве. Она вообще мало изменилась с детства. Или просто маме так казалось?

– Где это он, интересно, у нас психоаналитика отыскал? – усмехнулась Рената.

– Чего там искать? На каждом углу кабинеты. Просто ты дикая до сих пор. А в Штатах, между прочим, ни один приличный человек без психоаналитика не живет. Правда-правда. Думаешь, это только в газетах про них пишут?

Рената так не думала. За три года, которые Ирка жила с мужем в США, она успела съездить к ней в гости, так что американская жизнь не была для нее совершенной уж абстракцией.

– Я об этом вообще не думаю, – вздохнула она. – Но, по-моему, лучше бы Антон на биржу труда сходил, чем к психоаналитику.

– Какая биржа труда! – Ирка даже руками всплеснула, чуть не опрокинув при этом чашку с горячим чаем. – Еще не хватало! Да ты представляешь, какое у него си-ви?

– Какое – что?

– Си-ви. Ну, резюме. Биография трудовая. Здесь такой ни у кого нету! Он, как только стресс пройдет, в ноль секунд на такую работу устроится, какая нам с тобой и не снилась.

Что можно было на это возразить? В способности зятя устроиться на самую что ни на есть престижную работу Рената нисколько не сомневалась. Как и в том, что его трудовая биография являет собою выдающуюся для Петербурга картину. Но при этом она понимала и то, чего по своей молодой неопытности не понимала дочка: что Антон больше не настроен на работу. Совершенно не настроен! Почему с ним такое случилось, Рената не знала. Зять всегда казался ей даже слишком энергичным, слишком нацеленным на успех и только на успех. И вдруг…

Она могла лишь догадываться о причинах того странного оцепенения, которое его охватило.

– Мне кажется, это у него не стресс, – осторожно заметила она. – То есть не одно какое-то событие. Он как-то… вообще надорвался, в целом – так мне кажется. Слишком сильно рвался вперед, и это стремление себя для него исчерпало.

– Как это? – удивилась Ирка. Ее черные, как угольки, живые глаза недоуменно блеснули. – Ты что, ма? Да он же по-другому и жить-то не может! Только вперед, и чем скорее, тем лучше. Он же знаешь какой честолюбивый? Он к Америке в два счета привык, потому что по сути своей чистый американец.

– Выходит, не такой уж чистый, – задумчиво проговорила Рената.

Но объяснять сейчас дочке, что она имеет в виду, ей не хотелось. Не хотелось расстраивать Ирку – она и так оказалась вырвана из жизни, к которой, между прочим, привыкла не меньше, чем ее муж, а может, даже и больше, потому что Антон-то готов был жить где угодно, была бы розетка для компьютера, а Ирка так радовалась, когда они переехали в Нью-Йорк из забытого богом технократического городка в Техасе, где он работал прежде, и с таким восторгом рассказывала Ренате, что жить ей нравится исключительно в мегаполисе, что только сейчас она это осознала, и из Нью-Йорка ее поэтому палкой теперь не выгонишь, и документы в тамошний универ у нее уже приняли, так что наконец она тоже начнет учиться, пусть мама не переживает, ведь Антошка зарабатывает много, и в ближайшее время они возьмут детям няню…

Но что было теперь об этом говорить? Тем более что Рената и не знала, что посоветовать дочке. Может, та и права, и муж ее в самом деле походит-походит к психоаналитику да и устроится на работу…

– Елизавета Григорьевна была? – спросила Рената.

– Ага, – кивнула Ирка. – Прикинь, велела купить мочалок. Из мочала.

– Для подушек? – улыбнулась Рената.

– Ну! Вымочить мочалки, распушить, высушить и подушки для Сашки с Дашкой этой фигней набить. Чушь какая-то. По-моему, никаких мочалок из мочала в природе давно уже не существует.

– Мы с бабушкой и тебе когда-то такую подушку делали. Елизавета Григорьевна всегда считала, что дети должны спать на мочале. И мы вот именно покупали на Сенном рынке мочалки, вымачивали, высушивали…

– Каменный век какой-то! – хмыкнула Ирка. – Легенды старого Питера.

Педиатр Елизавета Григорьевна Оболенская в самом деле была в Петербурге личностью легендарной. Даже и не в Петербурге еще – она была известна всему Ленинграду с пятидесятых годов. Визит ее стоил по тем временам немало, десять рублей плюс оплата такси, но никто не жалел о расходах. Когда эта неулыбчивая дама в кружевном воротничке и манжетах появлялась на пороге и доставала из ридикюля сантиметр для измерения младенческого родничка, родители замирали в благоговении.