Вынужденный брак - Герцик Татьяна

На их удачу, ресторан был полупустым. Очевидно, сыграла роль хорошая погода. Народ предпочитал отдыхать на природе, слушая птичек, жуя принесенные с собой бутерброды и запивая их теплым пивом.

Друзья устроились поближе к двери банкетного зала, чтобы наблюдать за ходившими туда-сюда девицами. Оглядели зал. Интересных, к тому же свободных экземпляров не было. Сидела пара-тройка симпатичных мордашек, но всех их пасли лица кавказской национальности.

Заказали коньяк, минералку, мясо в горшочке с грибами, и пирожные, к которым оба питали слабость.

Юрию есть не хотелось, у матери он поел довольно плотно, поэтому он медленно, смакуя, потягивал коньяк и поглядывал на банкетный зал, напоминая себе охотника в засаде. Часам к восьми двери оттуда растворились и молодежь ринулась в общий танцевальный зал, шумно обмениваясь мнениями о свадьбе. Ухо выхватывало отдельные сбивчивые фразы: «А Маринка-то сегодня ничего! Я и не думала, что она сможет…»

Загрохотала быстрая музыка, и друзья, враз поднявшись, отправились на поиски новых знакомств. В довольно большой группе танцующей молодежи мелькали свеженькие лица. Одно из них Юрию сразу приглянулось, может быть тем, что чем-то напоминало бывшую жену. Поняв это, он встряхнулся, как мокрая собака, и с досадой подумал, что ничего хорошего в Сашке не было, но голубые глаза девушки все равно напоминали ему синие глаза бывшей жены.

Взглянув на дружка, кисло поздравил себя, что тот ничего не знает о его прошлой жизни, даже того, что он был женат, иначе подначкам не было бы конца. Дождавшись медленного парного танца, быстро очутился рядом с избранницей и пригласил на танец, обойдя конкурентов.

Девушка подняла к нему смеющееся хорошенькое личико и согласилась. Он обхватил ее за талию и прижал к себе таким интимным жестом, что она вопросительно подняла брови. На это он склонил голову и представился:

– Юрий.

Она наклонила головку на бок, похлопала длинными ресницами и ответила в том же тоне:

– Инга.

Он удивился, разглядывая удлиненный овал ее лица и большие голубые глаза.

– Что, присутствует скандинавская кровь?

Она гордо подтвердила:

– Да, у меня бабушка – финка.

– Чухонка, что ли?

Она наморщила хорошенький ровный лобик.

– Что за чухонка?

– Так до революции в России финнов называли. Если помните, Финляндия была тогда жалким закоулком Российской империи.

Это ее несколько покоробило. Походило на обвинение в недостатке голубой крови. Она живо возразила:

– Это раньше финны были отсталым народом, а не теперь. – И с гордостью за свои благородные корни добавила: – Вот мои троюродные сестры живут в Хельсинки. Я ездила к ним в прошлом году – сплошной восторг!

Она остановилась, ожидая заинтересованных вопросов о тамошней жизни, но их не последовало. Юрия это не интересовало. Его беспокоило совершенно другое – не откажется ли Инга пойти с ним в его псевдогостиницу? Она его заинтересовала. Он чувствовал, что она могла бы занять в его жизни довольно важное место. Во всяком случае, в ней не было привкуса вульгарности, что так отвращало его от современных сверхраскованных девиц.

На вид ей можно было быть года двадцать два, но внешность обманчива, могло быть и больше и меньше. Серебристое платье, обтягивающее ее тоненькую фигурку, придавало ей некоторую строгость, одновременно делая на редкость притягательной.

Он прикинул, как бы она выглядела в джинсах, но тут же откинул эту идею – Сашка всегда ходила в джинсах, во всяком случае, дома. Он не хотел сравнивать их даже в мыслях. Почему? – да потому, что хотел поскорее вычеркнуть из памяти тот непродолжительный, но весьма досадный эпизод своей жизни, а зачем же еще?

Танец кончился, но он, не выпуская руку девушки, увлек ее в коридор, встал около стенки в довольно укромном уголке и, облокотясь около нее так, чтобы закрыть спиной от назойливых любопытствующих гостей, продолжил разговор.

– Сколько вам лет, милая Инга?

– Двадцать два.

Он порадовался своей наблюдательности.

– Вы где-то учитесь?

– В универе. На юридическом.

– Почему именно там?

– Папашка настоял. Он тоже юрист. Да в наше время какая разница, где учиться, лишь бы корочки были. Распределения ведь нет, куда уж устроишься.

Он неодобрительно повертел головой в ответ на проявление практицизма в столь нежном возрасте. Но для нынешнего времени это было естественно. Думать надо не о высоких материях, а о конкретной пользе самому себе. Это нормально. О родителях спрашивать не стал, пришлось бы говорить о своих, а все особы, узнавшие об его отце, делали охотничью стойку и изо всех сил старались понравиться. А ему хотелось, чтобы ценили его самого. За красивые глаза, к примеру.