Любовь за вредность - Герцик Татьяна

Все прошло, как обычно, — библиотечный народ принялся с утра поздравлять меня с юбилеем — тридцать пять ведь довольно круглая дата. Я оптимистично выслушивала стандартные поздравления, в благодарность угощая всех поздравителей конфетами, коих запасла несколько килограммов. В обед мы с отделом и несколькими близкими подругами выпили чаю с тортом, а после обеда пришла машина с книгами. График есть график, ему все равно, что сегодня у меня день рождения и я практически всю ночь не спала. Я из последних сил выгружала машину, которая на этот раз была набита под завязку. Разгружали мы книги больше двух часов, и под конец я так устала, что минут десять сидела за своим столом, не в силах пошевелиться.

В четыре мне пришлось устроить чаепитие у директора для нашего бомонда. Прошло все пристойно, никто о моем престарелом возрасте не вспоминал, да и кому вспоминать-то? Из заведующих моложе меня была только Иринка, трое моего возраста, остальные, включая и Михаила Александровича, плавно приближались к пенсии.

После работы я вышла на улицу, несколько отяжелев от съеденных сластей, и присела передохнуть на самую дальнюю скамеечку, подальше от знакомых глаз. Хотелось хоть немного тишины и одиночества, чтобы прийти в себя. Сладко пахло распустившимися цветами, легкий ветерок навевал приятную прохладу, и мне отчаянно захотелось спать. Если бы я не боялась, что мимо кто-нибудь пройдет и примет меня за пьянчужку, я бы растянулась на скамейке и подремала.

Тихонько сидела за зарослями дикого шиповника, росшего вокруг скамейки, когда по дорожке послышались неторопливые шаги. Недовольно встрепенулась, не желая, чтобы мое уединение было нарушено. Но мужчина в джинсах, темной рубашке с бордовой розой в руках не прошел мимо, как я надеялась, а сел рядом и печально произнес:

— Здравствуй, лапушка!

В моей жизни лишь один человек называл меня так. Я сразу подобралась, как перед прыжком в ледяную прорубь, и сухо посмотрела на него, ничего не отвечая. Он немного поежился, но протянул мне цветок:

— Это тебе! С днем рождения!

С укором качнув головой, я нехотя взяла розу и поднесла к носу. Она дивно пахла. На душе стало печально-печально, будто из далекого прошлого донеслось что-то исчезнувшее, но невыразимо прекрасное. Возможно, так оно и было. Я молчала, он тоже. Потом, поняв, что никаких вопросов ему от меня не дождаться, он проговорил, чуть наклонившись ко мне:

— Ты помнишь, когда мы встретились?

Я помнила, хотя и очень старалась забыть. В тот день я шла по улице после занятий в институте, мне только-только исполнилось двадцать, я была довольна всем на свете и счастлива. Светило солнце, был чудный погожий сентябрьский денек, что так редко выпадают в нашем суровом краю, и все люди казались мне замечательными. И тут ко мне подошел высокий улыбающийся парень. Спросил, как зовут, я, естественно, назвалась Аней, и мы пошли гулять на набережную. Мы встречались больше двух лет, и он ни разу не пытался затянуть меня в постель, мы только болтали. Мне никогда и ни с кем не было так хорошо и покойно, как с ним… Но в этом я ему не призналась. Суховато сказала:

— Припоминаю…

Он горестно вздохнул.

— Думаю, ты знала, что я тебя любил. Я и сейчас тебя люблю, хоть и не имею на это права. Я поступил некрасиво, не сказав тебе о жене и ребенке, но тогда ты бы просто не стала со мной встречаться… — Он вопросительно посмотрел на меня: — Так ведь?

Горло перехватило от этого запоздавшего, ненужного больше признания, и я молча кивнула. Было так смутно и нерадостно, что я опустила голову, стараясь сдержать набежавшие слезы. Он тихо продолжил, признаваясь в том, что давно должно было умереть естественной смертью:

— Я и жене ничего не говорил. Она хороший человек и не заслуживает обмана. К тому же я ей не изменял. Но боюсь, делал еще хуже — представлял вместо нее тебя. Это тебя я ласкал по ночам, говорил нежные слова, а она думала, что у нас с ней все прекрасно…

Так-так, а я-то и не подозревала, что выступаю в роли сексуального стимулятора… Я с возмущением посмотрела на него, но не смогла сказать ни слова из того, что бередило душу. Он сильно изменился с нашей последней встречи. Это было естественно, ведь тринадцать лет далеко не один легкий летний день, но уж очень он постарел. Виски были совсем седые, измученные глаза впали, поблекли, щеки ввалились. Передо мной сидел старый и потрепанный жизнью человек. Он понятливо кивнул: