Клуб Первых Жен - Голдсмит Оливия

Над верхней губой Билла выступили капли пота. Он едва мог шевелить губами, потом наконец выговорил резким тонким голосом:

– Успокойся, Элиз. Не устраивай сцен. Я собирался поговорить с тобой за ленчем.

Дверной замок, наверно, был сломан, так как секретарша не смогла запереть его. Краем глаза Элиз увидела, как несколько служащих столпились в приемной. Билл тоже заметил их.

– Давай поговорим как взрослые, зрелые люди, – защищался он.

– Взрослые? – завизжала Элиз. – Хочешь быть взрослым? Билл жестом показал на открытую дверь, но Элиз продолжала, не обратив на это внимания.

– Почти двадцать лет, Билл! Двадцать лет лжи, унижения и обмана. Я любила тебя. Я отдала тебе свой дом, себя, я пожертвовала своей карьерой ради тебя. И все, что мне хотелось взамен, – нормальной, человеческой жизни, хотелось быть любимой. У нас могло бы быть в жизни гораздо больше. Я никогда не просила тебя благодарить меня, не попрекала тебя деньгами, даже когда купила тебе это место. Я была хорошей женой и заслуживаю лучшей участи.

Билл попытался украдкой обойти стол, но Элиз заметила его движение и двинулась к нему.

– Ты только скажи, скажи мне это в лицо, Билл, и я уйду. Я должна знать. Почему вдруг сейчас? Сейчас, после двадцати лет твоих похождений, ночных звонков от женщин, после того как ты пропадал где-то ночами? После всех твоих секретарш, горничных и официанток! Почему?

Она заметила, что Билл пытается преградить ей путь, но продолжала обходить стол, и он отступил. А потом ее взгляд упал на серебряную рамку. На месте ее фотографии была другая – улыбающееся лицо молодой, очень молодой женщины, знакомое лицо.

– Я влюблен, – сказал Билл.

Секунду Элиз стояла молча, уставившись на него. Потом шагнула от стола к бюро, взяла один из силков для уток и швырнула его в фотографию. Билл вздрогнул от ее неожиданного и резкого движения. Его лицо стало пепельно-серым, рот открылся.

В этот момент Дон Рид, старший партнер фирмы, вошел в кабинет с плакатной улыбкой на лице. «Вон!» – прогрохотала Элиз голосом Мерседес МакКэмбридж из фильма «Изгоняющий дьявола». Тот убрался, не сказав ни слова.

Билл кончиками пальцев оперся о стол, как бы пытаясь поддержать равновесие и не упасть.

– Элиз, пожалуйста, сейчас не время и не место. Давай поговорим дома.

Элиз ненавидела этот умоляющий тон его голоса.

– Дома? У кого дома? Ты ушел, Билл. У нас нет теперь дома! Она сломала клюшку для гольфа о стену и вдребезги разнесла абажур настольной лампы «Лалик», совершив при этом разворот, которому позавидовал бы Бэйб Дидриксон. Билл молчал, глядя на нее.

Еще один разворот и взмах клюшкой – и разлетелось на куски стекло вместе с фотографией.

– Ты попользовался мной и выбросил. Но тебе это даром не пройдет, теперь нет. Я не допущу этого.

Швырнув сломанную клюшку для гольфа на пол, Элиз направилась к дверям, давя осколки и прокладывая себе дорогу через толпу служащих и секретарей. Идя к лифту, Элиз слышала, как Дон Рид, который был и исполнительным директором фирмы, говорил Биллу: «Зайдите ко мне в кабинет. Нам нужно поговорить».

* * *

Стараясь не стучать каблуками, Элиз приблизилась к дверям спальни своей матери и тихо приоткрыла их. Сиделка, ухаживающая за ней, встала и улыбнулась.

– Здравствуйте, миссис Атчинсон. А мы тут как раз вас вспоминали. – Сиделка подошла поближе и тихо добавила: – Боюсь, она уже забыла, что вы приходили. Мне пришлось напомнить ей. Бедняжка, она сегодня целый день впадает в забытье. – Потом в дверях сказала: – Я буду тут рядом. Позовите меня, если будет нужно.

Элиз подошла к матери и положила руку на одеяло, стараясь не касаться шнура капельницы, который был вставлен в очень тонкую, до боли худую руку. Элиз никогда не знала, сознает ли мама то, что витает в снах и мечтах о прошлом.

Элиз прикоснулась к ее щеке, и мать открыла глаза.

– Мама, это я, Элиз.

– Да-да, разумеется, сегодня ведь понедельник? Элиз перевела дух и присела.

– Да, правильно. Сегодня понедельник, и приходит Элиз, – произнесла она и улыбнулась. Потом наклонилась вперед и поцеловала мать в лоб. – Ну, как ты, мама?

– Я старая и уставшая, дорогая. А ты? – спросила она, глядя Элиз прямо в лицо. «Старая и тоже уставшая», – подумала про себя та. – И ужасно одинокая. Надеюсь, я не выгляжу слишком плохо, и она не заметит моей тоски».

– Прекрасно, мам. И я кое-что тебе купила.

В последний раз, когда Элиз была здесь, мать была очень возбуждена и кричала: «Нет, моя Элиз – просто маленькая девочка!» Элиз ранили эти слова. Она достала из сумки плоский предмет, завернутый в коричневую бумагу. Развязав узелок ленточки, она открыла пакет и достала фотографию в серебряной рамке. Элиз надеялась, что ее взрослое лицо на фотографии поможет матери не забывать дочь. Элиз было очень горько и больно, когда мама не могла вспомнить ее.