Уроки зависти - Берсенева Анна

Как пеленать ребенка, Норе более-менее объяснили перед выпиской. Чем кормить, тоже понятно: грудь у нее увеличилась вдвое, если не втрое.

Правда, с грудью получилось целое несчастье. Нора считала, так и должно быть, чтобы она болела и к ней не притронуться было. Как же иначе, если молоко все прибывает и прибывает? И только когда вместо молока из груди полился гной, она перепугалась и вызвала «Скорую», которая и забрала ее в больницу с маститом и температурой сорок.

– Норка, ну чем надо было думать, чтобы до такого себя довести? – возмущалась Алиция.

Ее Нора вызвала к себе на пятый этаж, когда врачи сказали, что без больницы не обойтись. Алиция пришла с орущей Сашенькой на одной руке, а другой рукой подхватила спящую Жаннетту, которая не обратила на Сашенькин ор ни малейшего внимания.

– Я думала, так и надо, что грудь болит, – оправдывалась Нора.

– Правильно мама говорит: такая безропотность, как у тебя, просто неприлична! – в сердцах воскликнула Алиция.

За две недели, пока лежала в больнице, Нора вся извелась: как Алиция справляется с ее Люблюхой, хватает ли ей молока, чтобы кормить двоих детей? Но когда она вернулась домой, то выяснилось, что хлопот с ее дочкой у Алиции было раз в сто меньше, чем с собственной, потому что Сашка требует, чтобы ее целыми днями на руках таскали, а Жаннетта если не спит, то не плачет, а рассматривает окружающий мир с таким сосредоточенным видом, будто что-то в нем понимает.

Мария Игнатьевна добавила, что Федя в этом возрасте был точно такой же, очень спокойный, а Ангелина Константиновна, которая время от времени выгуливала Жаннетту вместе с Сашенькой и с собственной внучкой Кирой, заявила, что дети все одинаковые и от всех от них ум заходит за разум.

Это оказалась единственная запинка в тихом течении Нориной жизни. После нее все пошло ясно и ровно. Она жила себе потихоньку в комнате, которую получила на пятом, отведенном под общежитие этаже, растила свою Люблюху, убиралась то у Иваровских, то у Тенеты, то у Кузнецовых и ничего другого для себя в жизни не желала.

У Жаннетты резались зубы, и это очень ее беспокоило. Поэтому, когда она засыпала, Нора тоже старалась прикорнуть – неважно, ночью или днем, и хоть даже на пятнадцать минут, уже хорошо.

Она и спала, наверное, минут пятнадцать, когда в прихожей раздался звонок. Один, второй… пятый – считала Нора из своего сна. И только потом сообразила, что пять звонков – это к ней, и побежала открывать.

Она думала, что Алиция пришла или Андрея прислала, и надо будет посидеть с Сашенькой, пока они куда-нибудь сходят. Норе часто приходилось нянчиться то с Сашенькой, то с Кирой, то с Федей, и это ее совсем не затрудняло.

Но мужчина, который появился перед нею, когда она открыла дверь, никакого отношения ни к кому из них не имел; Нора видела его впервые. Он был щуплый и весь насквозь прокуренный. Знала она таких – курят одну папиросу за другой так яростно, будто им за это платят.

– Ты Нора Маланина? – спросил он.

И в интонациях его, и во всем виде было то, чего Нора давно уже не встречала в людях: бесцеремонность, отсутствие душевной тонкости. Вокруг нее, кроме соседей по коммуналке, да и то не всех, просто не было теперь людей с такими душевными качествами, вот она и отвыкла от того, что человек, разговаривая с тобой, того и гляди сплюнет себе под ноги.

Этот, что стоял на пороге, не то что под ноги мог сплюнуть, а и чего похуже сделать, сразу видно. Поэтому на вопрос его отвечать и тем более пускать его в квартиру Нора не поспешила.

Она молча смотрела на незнакомца, ожидая, когда он уйдет.

– Ты, ты, – ничуть не смутившись ее молчанием, сказал он. – Выросла, но не изменилась. А я Павел Маланин.

Нора ахнула и отшатнулась. Если бы предстал перед нею Ленин из Мавзолея, то она была бы потрясена меньше.

– Чего испугалась? – усмехнулся он. – Думала, я покойник?

– Н-не думала… – пробормотала Нора.

Это была правда. Она совсем не думала об этом человеке, который, может, был ее отцом. Не хотелось ей думать ни о чем из той жизни, которую она оставила за чертой Москвы. Навсегда оставила!

Несмотря на все свое потрясение, Нора окинула его быстрым взглядом. Ей такого взгляда бывало достаточно, чтобы понять, что человек собой представляет и даже чего от него ждать. Ольга считала, что такая способность – часть Нориной необъяснимой интуиции.

В этом человеке ничего плохого или опасного не было. Несмотря на прокуренный вид, и седую щетину, и нервность каждого жеста. Его можно было не бояться, это Нора поняла.

– Проходите в дом, – сказала она, отступая от порога.

– В дом! – хмыкнул он. – Не отвыкла по-деревенски.

Соседи, попадавшиеся в коридоре, провожали ее любопытными взглядами: кого привела? Вряд ли Павел Маланин мог показаться им видным кавалером.

Жаннеттиному сну посторонние звуки обычно не мешали. Но все-таки в комнате Нора стала говорить потише.

– Ребенок у тебя? – спросил Павел Маланин.

Она кивнула.

– Кто?

– Дочь.

– Хорошо.

– Почему хорошо, что дочь? – не поняла Нора.

– Дочь или сын, все равно. Что ребенок есть, это хорошо, – уточнил он. – Не зря я тебя, значит, с того света вытащил.

Нора даже покачнулась. Не могла она спокойно такое слушать! Может, вся ее жизнь должна была перевернуться от его слов.

– Я ничего не знаю, – с трудом выговорила она. – Ничего. Расскажите мне.

– Хоть чаю бы налила. – Он снова усмехнулся. – Или у вас в Москве не принято?

Что принято во всей Москве, Нора, конечно, не знала, но вот Ангелина Константиновна говорила, что если человек, даже случайно зашедший в дом, уходит голодным, то это просто неприлично. В этом смысле Москва совпадала с Каменкой. Хотя во всех других смыслах нелегко было Норе привыкнуть к московским обыкновениям; за год с небольшим она москвичкой, конечно, не стала.

– А ведь ты сама московская, – сказал Павел Маланин.

Каждое его новое сообщение приводило ее во все большую тревогу.

– Вы садитесь, садитесь, – поспешно сказала она. – Вот сюда, к столу. Я сейчас вам суп разогрею.

С тех пор как перестала кормить грудью, Нора ничего отдельного для себя не готовила. Доедала вечером или следующим утром то, что оставалось за день после Люблюхи – не держать же для ребенка несвежее, – и этого ей вполне хватало.

Люблюхин овощной суп она и бросилась было разогревать для нежданого гостя.

Но Павел Маланин не дал ей выскочить в кухню.

– Сядь, я пошутил, – сказал он. – Я там тебе конфет принес, апельсинов, бананов. – Он кивнул на пакет, который поставил в углу комнаты. – Потом съедите с дочкой. А суп мне твой не нужен, в поезде поем.