Шелковая паутина - Браун Сандра

Жесткие требования, всегда предъявляемые им к собственной работе, постепенно снизились. Он небрежно занимался своим делом, слишком много пил. Женщины тоже не помогали ему выбраться из депрессии. Он оставался безразличным к женскому полу, хотя сам по-прежнему пользовался успехом. Никто не мог вызвать в его душе такой страсти, как Кэтлин…

— Еще один, пожалуйста, — бросил Эрик бармену, глядя, как виски плещется в бокале. Он давно уже перестал добавлять лед и содовую и пил чистое виски, чтобы алкоголь быстрее притупил боль и сделал ее чуть более терпимой.

Но сейчас он был рад этой боли. Неослабеваемая и ноющая — она стала постоянным его спутником и, кажется, единственным оставшимся другом. Они так привыкли друг к другу! Прежде, когда облик Кэти возникал у него перед глазами, Эрик гнал его прочь. Теперь же он не стал бороться с этим видением. Напротив, он наслаждался им.

Неужели это было только прошлым летом? Всего несколько дней, слишком мало по сравнению с жизнью, но они подарили ему несравненное наслаждение и невыразимую печаль. Только одно хорошее осталось от тех дней: Боб и Салли усыновили маленького Джейми.

Несмотря на отвратительное настроение, Эрик улыбнулся. Много лет брат и его жена страстно мечтали о ребенке, лечились какими-то новейшими препаратами, о которых Эрик не имел ни малейшего представления. Однажды, говоря про «Горный», Эрик рассказал им о Джейми. Они заинтересовались мальчиком и попросили Эрика показать им его на пленке. Разволновавшись, но стараясь не строить напрасных иллюзий, они связались с приютом в Джоплине, штат Миссури, где жил Джейми. Через два месяца все было оформлено. А на Рождество Салли гордо сообщила, что забеременела. Джейми был счастлив, как, впрочем, и все остальные члены семьи.

Действительно, то лето подарило одну хорошую вещь.

Сколько же еще он будет продолжать такую жизнь? Подумаешь, бросили! Не он первый, не он последний. Но с ним это произошло первый раз в жизни. Он распугал всех своих друзей, а Боб не находил себе места от беспокойства за брата. Коллеги презирали его, но не более чем он их. Эрик не желал вновь становиться тем циником, каким он был до поездки в Эфиопию, не желал забывать, что вокруг много боли и страдания.

Наступил апрель. В Париже очень красиво в апреле. Медленно, почти с сожалением, Эрик отодвинул от себя бокал виски и встал. Он взглянул на одутловатого, неряшливого и весьма несимпатичного мужчину, смотревшего на него из зеркала.

Направляясь к выходу из бара, он уже знал, что будет делать.

— Ребенок! Мальчик! — восклицала Эдна, размахивая письмом. — А ведь она даже не упомянула о том, что беременна, в открытке, которую прислала на Рождество.

— Прочти-ка еще раз, — попросил Би Джей.

— Терон Дэн Кирхоф, три килограмма восемьсот граммов, пятьдесят три сантиметра, родился двенадцатого апреля.

— Двенадцатого апреля, — со значением повторил Би Джей.

Бумага выпала из рук Эдны, когда она взглянула на серьезное лицо мужа.

— Этого не может быть, — потрясенно прошептала она.

— Ты когда-нибудь слышала, чтобы недоношенный ребенок родился весом больше трех килограммов? За того парня она вышла в октябре. Она даже не была с ним знакома в августе или в начале сентября.

— Что ты делаешь? — спросила Эдна, следуя за мужем, который направился в другую комнату к телефону.

— Я собираюсь позвонить Эрику Гуджонсе-ну. Одно дело — не рассказывать ему, где находится Кэти, и совсем другое — утаивать, что у него есть сын.

Он просидел на телефоне пятнадцать минут, но результат оказался плачевным. Би Джей дозвонился до телевизионной компании, где работал Эрик, но там сказали, что мистер Гуджонсен у них больше не работает. Несколько дней назад он неожиданно уволился, и его нынешнее местонахождение неизвестно. Кажется, он уехал за границу.

12

— Терон, ну перестань! — крикнула Кэтлин, едва увернувшись от маленьких ножонок, отчаянно молотивших по поверхности бассейна. Малыш заверещал от восторга и принялся барахтаться еще резвее, норовя окатить мать фонтаном брызг.

— Не мальчик, а наказание, — притворно вздохнула Кэтлин и, обхватив пухленькое тельце, чмокнула сына в шейку. Тот извивался в ее руках, не желая, чтобы его целовали. В нежном возрасте семнадцати месяцев Терон уже выказывал недовольство материнскими нежностями и хотел во что бы то ни стало быть независимым. Лишь когда с мальчиком приключалась какая-нибудь неприятность, он бросался за подмогой к маме.