Опасные тайны - Робертс Нора

— Но ты же не выведешь их на меня, Фред?

Липски был в отчаянии. Спина его взмокла от пота, и он ощутил свой собственный резкий запах.

— Я не собираюсь отвечать за это один, а чтобы удариться в бега, нужны деньги. Много денег… В конце концов, я же работал для тебя, Рик. Ты должен мне помочь.

— Вот, значит, как ты это себе представляешь…

— Я представляю… что мне понадобится тысяч десять. И чтобы как следует спрятаться, и за молчание. Я ведь не слишком много прошу, а, Рик?

Рик Слейтер вздохнул. Он с самого начала боялся, что дело кончится шантажом.

— Я тебя отлично понимаю, Фред, честное слово. Давай поступим вот как: я сделаю один телефонный звонок и выясню, что можно для тебя сделать. Договорились? — Он хлопнул Липски по плечу и улыбнулся ободряющей улыбкой. — Только оставь меня ненадолго одного, ладно?

— О’кей. Все равно мне нужно отлить. — Липски поднялся и, пошатываясь, вышел в туалет.

Оставшись один, Рик, однако, не тронул телефона. Вместо этого он достал из внутреннего кармана пиджака крошечную склянку с какой-то жидкостью. Позволить Липски продолжать свой шантаж он не мог. Даже если бы Рик заплатил, не было никаких гарантий, что Липски будет молчать, когда копы до него доберутся. Скорее наоборот — он запоет, как птичка, когда полиция возьмет его за бока. А это рано или поздно случится, размышлял Рик, подливая странную жидкость в джин Липски.

— Эй, Фред, иди сюда! — окликнул он Липски минуту спустя. — Все отлично! Я обо всем договорился. Деньги будут у тебя завтра.

Он буквально сиял, пока Липски, перебирая руками стену, двигался из коридора в комнату. Чувство облегчения и опьянение заставили Липски буквально повалиться в кресло.

— Черт, Рик, это правда? Все получается?

— Мы же с тобой знакомы целую вечность, верно? Такие, как мы с тобой, всегда заботятся друг о друге. — Он взял со стола свой стакан и чокнулся с Липски. — За старых друзей!

— За старых друзей, — повторил Липски. Чувство благодарности охватило его с такой силой, что он едва не прослезился, поднося стакан к губам. — Я знал, что могу на тебя рассчитывать.

— Конечно. — Улыбающееся лицо Рика Слейтера словно окаменело, пока он смотрел, как Липски в буквальном смысле испил свою чашу до дна. — Можешь рассчитывать на меня, Фред.

Зеленые пальмы, полосатые солнечные тенты, ослепительное солнце, ползучие плети бугенвиллеи, мужчины в белых костюмах, женщины в цветастых летних платьях — все это великолепие могло послужить лишь фоном для главного события. Ипподром в Хайале-парке жил только предстоящими скачками.

Конюшни стояли на берегу залива, и лошади изгибали шеи, приплясывали, принюхивались к морскому воздуху, нервничая, как настоящие спортсмены, настраивающие себя на ответственные соревнования. Многое здесь походило на Чарльстон: мальчишки продавали программки скачек, гандикаперы рассчитывали ставки тотализатора, прикидчики щелкали секундомерами на утренней проминке, и только погода, щедрая южная погода, разительно отличалась от холодной виргинской весны.

Вот уже несколько минут Келси развлекалась, созерцая длинноногую девицу, которая, с трудом балансируя на высоких каблуках, шла по тренировочному кругу, ведя за собой в поводу кобылу. В ушах девицы вспыхивали серьги с фальшивыми бриллиантами, достающие ей едва ли не до плеч.

— Разве можно после этого считать лошадь глупым животным? — раздался рядом голос Гейба, и Келси обернулась.

— Что-что?

— Посмотри на ее лицо. Что ты видишь?

— На чье лицо — кобылы или девушки?

— Кобылы, разумеется.

Келси послушно повернулась, чтобы внимательнее взглянуть на лошадь, которая, низко опустив голову, флегматично брела за хихикающей дамочкой.

— Смущение.

— Вот именно. Это — последнее приобретение Канингема.

— Лошадь или девица?

— И то, и другое.

Келси усмехнулась, радуясь тому, что приехала в Хайале вместе с Наоми. Возможно, ее радость объяснялась отличной летней погодой, по которой Келси уже успела соскучиться, а возможно, и тем, что она все больше и больше ощущала себя полноправным членом маленького коллектива единомышленников, объединенного общим делом. Так ли, иначе ли, но она чувствовала себя превосходно.

— Я знала, что ты тоже должен быть здесь, но не видела тебя на утренней тренировке.

— Я всего лишь час как приехал, — пояснил Гейб. — Как тебе нравится Майами?

— Наши конюхи ворчат, что им всю ночь не давала спать ружейная пальба. Вчера я гуляла по побережью, и мне неожиданно пришло в голову, что я, должно быть, стала взрослой: прежде мне обязательно захотелось бы нацепить роликовые коньки и покататься по дорожкам. Если не считать этого… — Она втянула носом воздух. — Если не считать этого, мне здесь нравится. Отличный парк.

— Скаковики — те, кто живет в мире скачек, — обычно не интересуются окружающим миром.

— Ну, до этого я еще не дошла.

— Ты еще не настоящая лошадница. — Гейб посмотрел на нее сверху вниз. — Во всяком случае — пока.

Келси на всякий случай нахмурилась, не понимая, комплимент это или оскорбление. Но разбираться было некогда — на тренировочном круге появились первые лошади — неудачники, оставшиеся без приза в первой скачке. Победителей, как было известно Келси, сразу же после финиша загоняли в «плевательницу», чтобы взять пробы слюны и мочи на предмет обнаружения запрещенных наркотиков.

Но сейчас она думала только о проигравших, которые устало брели на паддок. Их шкуры потемнели от пота, бока все еще тяжело вздымались, морды были перепачканы грязью, и Келси от души пожалела их. Уж если кобыла Канингема стыдилась того, что на глазах у всех ее ведет по дорожке разряженная в пух и прах кукла Барби, то что говорить об этих беднягах, которые сполна изведали горечь поражения?

— Печально, не правда ли? — пробормотала Келси. — Они похожи на солдат разбитой армии, которые возвращаются с войны домой. Сначала — праздник красок, настоящее представление, в котором они были героями, — и вот, за какие-то две минуты, все кончилось.

— Ну, уж не за пару минут. Жаль, ты пропустила флоридское дерби — вот это было представление. Акробаты, вольтижеры, скачки на верблюдах…

— На верблюдах? Правда?

— Честное слово. Правда, я на них не ставил. Они медленно прошли мимо сараев для хранения упряжи к дальней от трибун прямой главной дорожке. Вот-вот должны были дать старт второй скачке, а Гордость Виргинии был заявлен в третьей, и Келси захотелось увидеть Рено до того, как Моисей «кинет» его в седло. Это стало ее личным суеверием — желать жокею удачи до того, как он выедет из паддока на поле ипподрома.