Опасные тайны - Робертс Нора

Скорее уж летать, стремительно нестись на широких и мощных крыльях, подобно сказочному Пегасу.

Из тысяч чистокровных жеребят, рождающихся ежегодно, лишь немногим избранным суждено было пройти по этой дорожке ранним майским утром, глотнуть сырого тумана, услышать пение птиц. И только один из них мог выйти в первое воскресенье мая на площадку для победителей, только один мог покрасоваться перед рукоплещущими трибунами в попоне, расшитой розами.

Солнце поднималось все выше, и в поредевшем тумане засновали грумы с ведрами горячей воды и бинтами в руках. Капли росы в траве засверкали ослепительно ярко, где-то замяукал кот, захрустел гравий под чьими-то башмаками, и вдруг, предшествуемый глухим, странно далеким топотом копыт по мягкой земле, перед Келси точно из ничего возник великолепный жеребец, раздвигающий грудью туман.

Эта удивительная картина и была тем самым, ради чего Келси приходила на утреннюю тренировку. Забыть такое было невозможно, как невозможно было забыть собственное имя, и Келси знала, что это воспоминание, такое мирное, безмятежное, будет сопровождать ее до конца жизни.

— Что это ты тут делаешь?

Не отвечая, Келси взяла Гейба за руку. Она помнила, что он тоже бродит где-то здесь, но не ожидала, что он возникнет из тумана так неожиданно и тоже станет частью ее картины-воспоминания.

— Так… — проговорила она наконец. — Любуюсь. Мне не хочется, чтобы этакая красота стерлась, забылась за суетой, торжественными приемами, пресс-конференциями.

— Раненько ты поднялась для человека, который лег спать в два часа ночи.

— Да кто может спать в такое утро?

Вместо ответа Гейб кивком головы указал ей на конюшенного мальчика, который дремал, привалившись спиной к стене конюшни. Келси прыснула в кулак, потом глубоко вдохнула воздух, вбирая в себя запахи лошадей, кожи, притираний, навоза.

— Все это для меня внове. Кстати, я видела, как твой жокей резвил Дубля. Они очень хорошо смотрятся, Гейб.

— Я тоже видел, как ты стояла у ограждения. Ты выглядела великолепно.

— Просто не представляю, как у тебя еще хватает сил на ухаживания, когда кругом такое творится… В моем представлении дерби — это нечто большее, чем карнавал Марди-Гра, Супер-кубок и Кивенская ярмарка профессионалов вместе взятые. — Она выпустила руку Гейба и медленно пошла вдоль трибуны. — Костюмированный парад, гонка на воздушных шарах, торжественные приемы для владельцев, праздничные ужины для тренеров и еще эта гонка старинных пароходов, которая состоялась вчера вечером… Я никогда в жизни не видела ничего подобного и даже не могла представить себе, что такое возможно!

— Кстати, я на этой гонке выиграл пять тысяч.

Келси фыркнула.

— Меня это не удивляет. И кто же оказался настолько глуп, что решился поставить против тебя?

Гейб ухмыльнулся.

— Моисей.

Келси поглубже натянула свою кепочку.

— Ну, с пятнадцатью процентами призовых, которые ему начисляют с каждой победы, Мо может себе это позволить.

— Ты становишься самоуверенной, дорогая.

— Я всегда была самоуверенной. Кстати, я слышала, ты собираешься на жеребьевку?

— Обязательно. — За пять лет Гейб еще никогда не пропускал жеребьевок, когда судейская коллегия определяла, кому какая дорожка достанется. Разумеется1, его присутствие или отсутствие не могло оказать никакого влияния на то, по какому полю предстоит бежать его жеребцу, но это был его жеребец.

— Кстати, перед жеребьевкой в старом паддоке состоится небольшой фуршетик. Ты не проголодалась?

Келси со стоном прижала ладонь к животу.

— С тех пор как мы приехали в Луисвилль, я ем как голштинец (1Голштинская порода — старинная немецкая порода крупных упряжно-верховых лошадей), так что я вполне могу позволить себе пропустить этот завтрак. Но если ты… — Она не договорила, заметив, что Гейб ее не слушает. Нет, он не просто не слушал ее — его взгляд скользнул в сторону и, словно луч лазера, сосредоточился на чем-то или на ком-то на конюшенной площади.

— Что случилось? — с тревогой спросила Келси.

— Ничего.

На мгновение Гейбу показалось, что он увидел в толпе конюхов своего отца. Эта знакомая походка, этот светлый костюм, столь неуместный среди вязаных свитеров и хлопчатобумажных курток… Все это промелькнуло и исчезло, так что Гейб не мог сказать с уверенностью, не показалось ли ему. Да и что Рику Слейтеру понадобилось возле конюшни в такой ранний час? Нет, невероятно.

— Ничего, — повторил Гейб, стараясь стряхнуть страх, охвативший его с неумолимостью условного рефлекса. — Если не хочешь есть, можешь просто постоять со мной рядом.

Он больше не думал о странном явлении светлого костюма. Прежде чем утро подошло к концу, Гейб уже знал, что его вороному досталось третье поле, поэтому он отыскал Джемисона и своего жокея, и они втроем занялись составлением тактической схемы на предстоящую скачку.

— Значит, нам досталось первое поле? — Келси стояла вместе с Боггсом в конюшне, лениво покусывая одно из яблок, которыми были набиты ее карманы. Боггс развешивал на проволоке выстиранные бинты. — Честное слово, господь знает, что делает.

Боггс отцепил от штанины еще одну бельевую прищепку и аккуратно закрепил на проволоке очередную полоску голубой ткани.

— Бог небось тоже смотрит дерби, как все нормальные люди. Может быть, у него даже есть свой фаворит. — Боггс вернул на место лишнюю прищепку и огладил ладонью потертое скаковое седло. Металлические пряжки и заклепки на нем сияли, как маленькие солнца, начищенные его собственной рукой. — Но я все равно готов собрать всех этих покойных президентов, которые лежат у меня в кармане, и всех как есть поставить на нашего Горди.

— Я думала, ты никогда не играешь.

— Не играю. — Боггс неторопливо расправил на проволоке теплую попону. — С апреля семьдесят третьего.

С этими словами он бросил на Келси быстрый взгляд. Боггсу было интересно, сообразит ли она, что именно в этот год Наоми застрелила Алека Бредли. Не увидев в глазах Келси ничего, кроме вежливого интереса, Боггс продолжил:

— Мы должны были выступать в Лексингтоне — прикидочная скачка перед дерби. Вроде недавнего Блюграсс. В «Трех ивах» тогда тоже был отличный жеребец, которого мы планировали выставить на дерби. Сколько же в нем было лошади, в этом жеребце! Я любил его, как не любил ни одну женщину. Сам он был светло-гнедой, и кличка у него была поэтому Солнечный… В общем, я, наверное, чуток тронулся умом, потому как поставил на него свой месячный заработок, а тут… Короче, Солнечный вылетел из ворот так, словно уже видел перед собой финишный столб, но на первом повороте жеребец, шедший с ним ноздря в ноздрю, споткнулся и толкнул Солнечного на забор, и мой жеребец упал. Я как только это увидел — сразу понял, больше ему не бегать. Поломал кость — правую переднюю — вдребезги. Тут уж ничего нельзя было сделать. Твоя ма сама взяла пистолет и выстрелила ему в ухо. Это был ее жеребец, и она плакала, когда стреляла, но все равно она сделала все как надо. — Боггс тяжело вздохнул. — С тех пор я не играю. Мне все кажется, что, если я поставлю — быть несчастью.