Неприятности в Валентинов день - Гибсон Рэйчел

Было бы неплохо испечь фокаччу, но в магазине не продавались свежие дрожжи. Остановив свой выбор на рассыпчатом пшеничном тесте, Кейт принялась за дело. Когда в половине седьмого пришел Стэнли, чтобы открыть магазин, она только что вынула булки из большой хлебопекарной печи.

— Как вкусно пахнет, Кейти! — Дедуля повесил куртку и вязаную шапку на вешалку и провел рукой по лысой голове.

— Ты вчера поздно вернулся, — заметила внучка, отрезая ему толстый кусок хлеба и намазывая его маслом.

— Грейс прочла несколько своих поэм, а затем была настолько любезна, что дала мне пару советов. — Взяв ломоть, Стэнли впился в него зубами. Кейт не знала, разрумянился ли дед от морозца, но его щеки определенно порозовели.

Она прошла в подсобку и потянулась за корзинами для хлеба, стоявшими на верхней полке.

— Ты теперь пишешь стихи?

— Поэзия питает человеческие души.

Кейт опустилась на пятки и медленно повернулась к деду. Человек напротив нее выглядел, как Стэнли Колдвелл. Он стоял там, ел хлеб, испачкав в масле усы, на нем были те же белые брюки и рубашка, которые всегда носил ее дед. Тот же фартук, что он повязывал каждое утро, прежде чем выйти из дома. Но говорил он не как ее дед.

— Это Грейс сказала?

Стэнли кивнул и, захватив кусок хлеба, прошел в магазин. Несколько минут спустя Кейт услышала, как он включил кофейный автомат. «Дедуля влип», — подумала она, раскладывая хлеб в чистые пакеты и скрепляя их зажимами. Стэнли справился. Вернулся к жизни. Кейт была за него рада. На самом деле.

Она достала этикет-пистолет и наклеила ценник на каждый пакет. Да, она была счастлива за Стэнли, но в то же время какая-то маленькая часть ее задавалась вопросом: когда же сама Кейт сможет настолько разобраться в своей жизни, чтобы двигаться дальше? Деду семьдесят один год. Уж если он смог снова начать жить, то у нее точно должно получиться.

Кейт вытащила карточный столик и поставила его в конце хлебного ряда. Она застелила его скатертью в зеленую и белую полоску и разложила на нем свой десяток булок.

Иден Хансен, владелица супермаркета «У Хансена», оказалась первым дегустатором.

— Доллар семьдесят пять центов за булку — это дороговато, — пожаловалась она. — Мелба продавала свой хлеб по доллару.

— Это было несколько лет назад, — объяснила Кейт, стараясь не отводить взгляда от глаз Иден, чтобы не таращиться на копну ее волос лавандового цвета. — Учитывая инфляцию, цены на коммунальные услуги и мой труд, это разумная цена, миссис Хансен.

Та поджала накрашенные пурпурной помадой губы:

— Откуда мне знать, что хлеб такой же вкусный, как и у Мелбы?

— Я пекла по бабушкиному рецепту, — ответила Кейт, твердо вознамерившись быть любезной, даже если это ее убьет.

— Даже не знаю…

— Погодите минутку, — подняла палец Кейт, затем сходила в подсобку, отрезала ломоть от булки, которую давала на пробу деду, разделила его на четвертинки и вынесла на бумажной тарелочке Иден. — Попробуйте.

Та пожевала.

— Как насчет доллара пятидесяти?

— Конечно, но только если я смогу прийти к вам в магазин и поторговаться из-за футболок и сластей CowPie.

Иден запрокинула голову и рассмеялась, вернее, этот звук можно было бы принять за смех, не превратись он в кашель заядлой курильщицы.

Смотрите, сказала себе Кейт и улыбнулась, я — общительный человек.

— Все твердят, что ты упряма, как осел, — заметила Иден, откашлявшись. — Но думаю, ты хорошая девушка. Я куплю хлеб за доллар семьдесят пять и сестре посоветую.

Упряма, как осел? Не особо льстит самолюбию, но Кейт была слишком счастлива из-за своей первой сделки, чтобы расстраиваться из-за такого. После ухода Иден она сходила в подсобку и разрезала остаток булки на порционные кусочки, разложила их на карточном столике и к концу дня распродала все до единой булки, да еще и заказы получила.

Позже, ночью, Кейт связалась по интернету с несколькими оптовиками, продававшими прекрасные ингредиенты для фокаччи, и в итоге заказала еще и маринованной спаржи и копченого чеддера.

Кейт прошлась по дому в поисках деда, чтобы рассказать ему о приобретениях, и обнаружила его сочиняющим поэму за кухонным столом. Рука с карандашом замерла над листом бумаги, а взгляд сосредоточился где-то в районе потолка.