Практическая магия - Смит Дебора

– Переговоры о цене я буду вести только с Пауэллами и без свидетелей.

– Понимаю. Но это вы так говорите, сэр.

– Я пытаюсь дать вам понять, что вы ни пенни не получите из этих денег. И проведете остаток жизни в суде, если будете оспаривать право Урсулы на Железную Медведицу. И сражаться вам придется против меня, потому что я найму адвокатов, чтобы защищать ее интересы.

Мистер Джон очень напоминал постаревшего бульдога, который, несмотря на возраст, еще не потерял хватку и никогда не отступит перед противником. Но на его лице появилось выражение, ясно дававшее понять, что Тайбер сообразил, с кем хотел сразиться.

– Я всего лишь пытался объяснить, как обстояло дело. Я ни на чем не настаиваю, – буркнул он.

– Никаких переговоров нет и быть не может, – внесла я свою лепту. – Я не продаю скульптуру. – Я была крайне огорчена предательством мистера Джона. Несмотря на все его недостатки, я все-таки ему доверяла. – Как вы могли сказать, что имеете право на Медведицу? Как вы могли поступить так со мной, с моим отцом? Вы же знаете, что скульптуры давно бы уже не было, если бы не папа. Кому, как не вам, знать об этом? Неужели вы и в самом деле отправились бы в суд оспаривать мои права на Медведицу? Начали бы против меня процесс? Вы представляете, что сказали бы о вас в этом случае местные жители? Вы подумали, как это отразилось бы на вашем добром имени?

Мистер Джон замахал на меня обеими руками и тяжело вздохнул. Слава богу, ему явно стало не по себе.

– Во мне говорил гнев, я поддался эмоциям. Ты же знаешь, милая, что я не хотел причинить тебе боль. Мы поговорим об этом позже, когда оба успокоимся.

Я упомянула его имидж, а это всегда было больным местом Джона Тайбера.

Но я не собиралась успокаиваться и подошла к нему ближе.

– Папа был так добр к вам. Он даже не обращал внимания на ваши барские замашки. Он всегда говорил мне, что вы хороший человек, рассказывал, как много добра вы сделали для города и округа, хотя частенько вели себя как настоящий диктатор. Папа верил в непротивление злу насилием. У него было больше терпения, чем у самого Ганди. Но я-то не такая.

– Я диктатор? Вот как ты обо мне думаешь?

– Вы воспользовались папиной добротой, позволяя вашей семье воротить от него нос из-за старой ссоры, произошедшей больше пятидесяти лет назад. Вы относились к нему свысока, грубо с ним обращались и утверждаете теперь, что делали это “ради его же блага”. Со мной этот номер не пройдет. Я намного лучше понимаю Тайберов, чем папа. Я вернулась домой не для того, чтобы играть в старые игры, мистер Джон. Я буду уважать вас только в том случае, если вы заслужите мое уважение. Я жду того же от вас и от остальных Тайберов. И не пытайтесь использовать меня!

– Урсула, не надо так нервничать. Успокойся…

– Вы заставили папу заплатить вам за Железную Медведицу. А эти деньги могли спасти мою мать. Разумеется, папа сделал выбор, он сам предложил купить у вас скульптуру, но и вы не отказались от этих несчастных двухсот долларов. Я не знаю, осталась бы в живых мама, если бы мы тогда смогли оплатить помощь врача, или нет, и родился бы Артур другим. Но одно я знаю наверняка: вы не должны были требовать жалкие двести долларов, которые вам были совершенно ни к чему, с моего отца, любившего эту скульптуру и много лет заботившегося о ней, тысячу раз отработавшего эти деньги за те годы, что Медведица стояла в кампусе. Вы помогли убить мою мать и искалечить Артура.

Мистер Джон был вне себя от гнева, но мои слова изумили его. Он заморгал, потряс головой. Наконец голос вернулся к нему, и он прогремел:

– Я всегда ставил тебя в пример Джанин, говорил, что ты упорная, много работаешь и всегда добиваешься своего. Моя жена, да упокоит господь ее душу, вечно твердила, что тебе никогда не стать настоящей леди. Но я верил, что острые углы твоего характера сгладятся и ты сделаешься такой же утонченной и очаровательной, как и моя дочь. Я разочарован твоим безобразным поведением в отношении меня. Что подумает о тебе этот человек? – Он кивком указал на Квентина.

Я узнала в его словах отголоски старинной битвы между этикой и идеологией. Голова у меня разламывалась, амбар рухнул, от машины остались одни обломки, надо было разобраться, что делать с Квентином. Все смешалось: скульптура, будущее Артура, огромная сумма денег, которую я отвергла, но в глубине души отчаянно хотела получить. Я стояла посреди тюремной камеры с обнаженными нервами, всклокоченными волосами, источая мятный запах коровьего бальзама, потому что не могла оплатить визит к врачу. Не имело смысла настраивать против себя единственного представителя семейства Тайбер, который пришел бы мне на помощь, если бы я оказалась в безвыходной ситуации.