Над бездной - Делински Барбара

Ночь не издала ни одного звука протеста. Шум легкого ветерка, поначалу почти неслышный, нарастал, в нем появился новый ритм, который гипнотизировал, успокаивал, убаюкивал. Она втянула в себя запах и тепло Ноа, едва различимый аромат его кожи, и, когда он притянул ее к себе поближе, она с готовностью поддалась. Пустота в ней отступала, становилась не столь острой, а томление, наоборот, разрасталось, и это не было ей неприятно.

Вот почему, когда он поцеловал ее, она ответила на его поцелуй. Его губы были твердыми и требовательными, но не назойливыми и их тихая требовательность напомнила ей о его голосе. Но он молчал, он просто целовал ее еще и еще, с каждым разом все более значительно, дольше и проникновенней.

Позже, вспоминая о случившемся, она удивлялась, что это вдруг тогда на нее нашло, но в тот момент, сидя на задворках дома Мары в темноте ночи, это казалось ей единственной возможностью избежать той самой, пугавшей ее пустоты. Ожило и ее тело и стало отвечать на его ласки с желанием, которое быстро росло по мере того, как ее инстинкты пробуждались.

Она ощутила его рот на вкус и, коснувшись его рук, почувствовала таящуюся в них силу. Она погружалась в его объятия, находя в этой силе спасение для себя. Озноб, который был у нее раньше, бесследно прошел и сменился жаром, который особенно ощущался в тех местах, где он прикасался к ее коже. Она полностью отдалась этому ощущению, которое приносило ей облегчение и расслабление впервые за сегодняшний день. Желая большего, еще большего, чем она имела сейчас, она открыла рот и, когда он снова поцеловал ее, едва не лишилась чувств.

Она была не одна. Она чувствовала рядом его прерывистое дыхание. На мгновение прервав поцелуй, она кончиками пальцев коснулась его губ, потом погладила щеку и прикоснулась к изгибу его очков.

Он был для нее совершенно незнакомым человеком. Ни одна из его черточек не говорила ей, что рядом с ней старый друг или любовник, но она продолжала ласково гладить его лицо. Его рот снова нашел ее губы, и на этот раз поцелуй оказался более страстным, более требовательным. И эти страстность и требовательность росли, увеличивались настолько, что ей уже не оставалось ничего другого, как утолить их.

Он отбросил очки в сторону и зарылся лицом в ее шею, дыхание его учащалось. И все это время его руки находились у нее на спине, прижимая ее тело все ближе и крепче к его груди.

Любовный жар нарастал. Она издала звук облегчения, когда он коснулся сначала одной ее груди, затем второй, потом коснулся снова, но на этот раз для того, чтобы снять с нее футболку. Затем он расстегнул ей бюстгальтер и наконец принял в обе руки ее обнаженную плоть.

В школе он, возможно, придерживался всевозможных правил и ограничений, но ничего похожего на это здесь, на траве, сию минуту не было и в помине. Он оказался страстным любовником, да еще с даром чувственности, полученным от природы. Но и в самый разгар проявления своей чувственности он ни на секунду не забывал о Пейдж и интуитивно понимал все ее нужды и желания. В определенный момент его рубашка легла рядом с футболкой Пейдж, потом его брюки присоединились к ее шортам, и, как раз в тот момент, когда она подумала, что сейчас умрет, если не получит больше его тела, чем даже позволяла ей ее собственная обнаженная плоть, он с силой прижал ее спину к земле и вошел в нее.

И реальность перестала существовать. Пейдж потерялась, разрываемая на части темнотой ночи, его движениями внутри ее тела и своей собственной всепоглощающей страстью. Он поднимал ее все выше и выше над реальностью, то замирая, то снова наращивая мощь движений и от этого накаляясь у нее внутри, накаляясь до такой степени, что она, наконец не выдержала этого внутреннего жара и, издав тихий вскрик, изошла судорогами наслаждения, потрясшими ее тело до основания. Она все еще находилась в сладкой агонии, когда и он доплыл до своего берега.

Реальность возвращалась медленно и неохотно, прерываемая тихим шепотом, вздохами и попытками как можно дольше задержать ее приход. Но она неудержимо надвигалась. Неожиданно для себя, когда постепенно прошел распаляющий ее жар и установилось нормальное дыхание после череды лихорадочных всхлипывающих вдохов и выдохов, Пейдж обнаружила, что лежит обнаженной на траве рядом с таким же обнаженным мужчиной, которого она почти не знает. Более того, этот мужчина изверг в нее свое семя, а она не предохранялась.

– О Господи, – простонала она, рывком отрывая себя от земли. Она обняла колени руками и сжалась в комочек. – Не могу поверить, что такое могло произойти со мной.