Прекрасная незнакомка - Стил Даниэла

– О чем задумалась?

– Так… – медленно выговорила Рафаэлла, – собственно, ни о чем особенном… о Сан-Франциско… – Она улыбалась, но глаза ее оставались грустными и потухшими.

– О своем друге? – Рафаэлла остановилась как вкопанная, и мать обняла ее за плечи. – Не сердись. Я вчера говорила с твоим отцом. Я так беспокоилась… у тебя был уж очень несчастный вид. – Она не осуждала Рафаэллу, в ее голосе слышались забота и печаль. Она мягко подтолкнула Рафаэллу, и они пошли по извилистой дорожке. – Мне жаль, что все это с тобой случилось.

Рафаэлла долго молчала и наконец кивнула:

– Мне тоже.

Но она говорила не о себе, ей было жаль Алекса. И так было с самого начала их отношений.

– Он прекрасный человек. И заслуживает гораздо большего, чем я могу ему дать.

– Не думай об этом, Рафаэлла. Посоветуйся со своей совестью Отец боится огласки, но мне кажется, что это не так уж важно. Подумай лучше о том, что ты можешь разрушить чью-то жизнь. Не так ли ты поступаешь с этим человеком? Ты знаешь, – она улыбнулась, – пару раз в своей жизни каждый из нас совершает неблагоразумные поступки. Но мы не должны причинять вреда другим людям своей неосторожностью. Близкие тебе люди иногда обладают здравым смыслом, например, твой кузен или даже женатый мужчина. Но играть с человеком, который свободен и вправе требовать от тебя большего, – это преступление, Рафаэлла. Это больше, чем простая безответственность. И если ты так поступаешь с ним, это не любовь.

Этими словами Алехандра только утяжелила и без того непомерный груз, лежавший на плечах Рафаэллы. Когда она немного успокоилась, ей стало ясно, что многие из обвинений отца не были лишены оснований. Мысль, что она обделяет Джона Генри, лишая его своего присутствия, участия, даже самой малой толики своих чувств, не давала ей покоя. А то, что их отношения с Алексом почти не имеют будущего, мучило ее с самого начала.

И теперь еще родная мать советует завести роман с двоюродным братом или женатым мужчиной, лишь бы только не с Алексом. Она заявила, что ее любовь к Алексу преступна. Рафаэлла вдруг поняла, что не может владеть собой. Она мотнула головой, стиснула матери руки и бросилась бежать по дорожке к дому. Мать неторопливо пошла за ней. У нее выступили слезы, потому что она поняла, что ее дочь полна решимости.

Глава 26

Никогда еще, приезжая в Санта-Эухению, Рафаэлла не чувствовала себя такой несчастной, и каждый новый день ложился на ее плечи все более тяжким бременем. В этом году даже дети ее не волновали. Они все время галдели, шалили, донимали взрослых своими проделками и раздражали Рафаэллу. Правда, им очень понравились ее рассказы, но даже это почему-то ее не обрадовало. Она запрятала рукопись подальше в чемодан и наотрез отказалась читать им продолжение. Она написала два письма Алексу, но они вдруг показались ей нелепыми и высокопарными. Было невозможно умолчать о том, что здесь произошло, но Рафаэлле не хотелось этого делать, пока она не разобралась во всем сама. Она снова и снова пыталась написать ему, но только чувствовала себя все более виноватой, а слова, сказанные отцом и матерью, все сильнее ее угнетали.

Рафаэлла почти обрадовалась, когда через неделю прибыл отец. На официальном обеде присутствовали все жители Санта-Эухении, все тридцать четыре человека.

После обеда отец пригласил Рафаэллу в небольшой солярий около своей комнаты. У него был такой же непреклонный вид, как в Париже, и она автоматически села на бело-зеленое полосатое кресло, на которое садилась, когда была девочкой.

– Ну что, взяла себя в руки? – Он сразу перешел к делу, и она с трудом справилась с дрожью, услышав его голос. В ее возрасте было смешно так трепетать перед отцом, но она долгие годы беспрекословно подчинялась ему.

– Да или нет?

– Я не совсем тебя понимаю, папа. Я не согласна с твоей точкой зрения. То, что я сделала, не принесло вреда Джону Генри, как бы ты меня ни осуждал.

– Ах вот как? А как насчет его здоровья? Мне казалось, что он не совсем здоров.

– Но ему не стало хуже. – Рафаэлла умолкла, прошлась по комнате и заглянула отцу прямо в глаза. – Ему семьдесят семь лет, папа. Он прикован к постели вот уже восемь лет. Он перенес несколько ударов и совсем не в восторге от того образа жизни, который вынужден вести. И ты не можешь обвинять меня в этом!

– Да, у него почти не осталось интереса к жизни, но почему бы тебе не поддержать хотя бы этот слабый огонек? Ты испытываешь судьбу – если кто-нибудь расскажет ему о тебе, это будет для него последним ударом. Ты очень смелая женщина, Рафаэлла. На твоем месте я бы поостерегся. Потому что я вряд ли бы смог жить, зная, что убил человека. Или ты об этом не задумывалась?