Французская революция, Бастилия - Карлейль Томас

И действительно, в самых осведомленных высших кругах шепотом или кивком головы, что еще более знаменательно, чем шепот, передают о предполагаемом побеге Его Величества в Мец, об обязательстве (в поддержку этого намерения), подписанном невероятным количеством - 30 или даже 60 тысячами - дворян и духовенства. Лафайет холодно шепчет и холодно, но торжественно уверяет в этом графа д'Эстена; д'Эстен, один из храбрейших людей, содрогается при мысли, что какой-нибудь лакей может их подслушать, и проводит целую ночь без сна, погруженный в думы. Фландрский полк, как мы уже сказали, прибыл. Его Величество, говорят, колеблется, утверждать ли решения 4 августа, и высказывает обдающие холодом замечания даже по поводу Декларации прав человека! Все, в том числе и стоящие в хлебных очередях, замечают, что подобным же образом на улицах Парижа появилось необычайно много офицеров-отпускников, крестов Святого Людовика^[288] и тому подобных. Некоторые насчитывают "от тысячи до тысячи двухсот" офицеров в самых разных мундирах, а один мундир вообще еще никогда не видели в глаза - зеленый с красными кантами! А вот трехцветные кокарды не всегда видны, и, Боже! что предвещают эти черные кокарды, которые носят некоторые?

Голод обостряет все, особенно подозрения и недовольство. Сама реальность в этом Париже становится нереальной, сверхъестественной. Снова призраки преследуют воображение голодной Франции. "О вы, лентяи и трусы, раздаются пронзительные крики из очередей, - если в вас сердца настоящих мужчин, возьмите свои пики и старые ружья и присмотритесь; не обрекайте ваших жен и дочерей на голодную смерть, убийства или еще что похуже!" "Спокойно, женщины!" На сердце мужчин горько и тяжело; патриотизм, изгнанный патрулизмом, не знает, на что решиться.

Дело в том, что Oeil de Boeuf уже собрался с силами, неизвестно только, до какой степени. Изменившийся Oeil de Boeuf, принявший и стражу из версальской Национальной гвардии с ее трехцветными кокардами, и пылающий тремя цветами двор! Но люди собираются и при трехцветном дворе. Вы, верные сердца, дворяне, потерявшие в пожарах имущество, собирайтесь вокруг вашей королевы! С желаниями, которые породят надежды, которые породят действия!

Поскольку самосохранение является законом природы, что еще может делать собравшийся двор, как не предпринимать попытки и не прикладывать усилия, назовем это составлением заговоров, со всей возможной для него мудростью или глупостью? Они сбегут под охраной в Мец, где командует храбрый Буйе, они поднимут королевский штандарт, подписи под обязательством превратятся в вооруженных людей. Если бы только король не был так вял! Их обязательство, если оно вообще будет подписано, должно подписываться без его ведома. Несчастный король, он принял только одно решение - не допустить гражданской войны. Что же касается остального, то он по-прежнему выезжает на охоту, но слесарную работу оставил, спокойно спит и вкусно ест - он не что иное, как глина в руках горшечника. Плохо ему придется в мире, где каждый заботится только о себе, где, как написано, "кто не может быть молотом, должен быть наковальней" и где "даже росток зверобоя растет в трещине стены, потому что вся Вселенная не может помешать ему расти!".

Что же касается прихода фландрского полка, то разве нельзя сослаться на петиции Сент-Юрюга и постоянные бунты черни из-за продуктов? Неразвращенные солдаты всегда полезны, есть ли заговор, или есть смутные намеки на него. И разве версальский муниципалитет (старый, монархический, еще не преобразованный в демократический) не поддержал немедленно это предложение? Не возражала даже версальская Национальная гвардия, утомленная постоянными дежурствами во дворце, только суконщик Лекуэнтр, который стал теперь майором Лекуэнтром, покачал головой. Да, друзья, вполне естественно, что этот фландрский полк должны были вызвать, раз его можно вызвать. Столь же естественно, что при виде военных перевязей сердца вновь собравшегося Oeil de Boeuf должны были возродиться и что фрейлины и придворные приветливыми словами обращаются к украшенным эполетами защитникам и друг к другу. Наконец, естественно, да и просто вежливо, что лейб-гвардейцы, дворянский полк, приглашают своих фландрских собратьев на обед! В последние дни сентября это приглашение послано и принято.

Обеды считаются "простейшим актом общения"; люди, у которых нет ничего общего, могут с удовольствием сообща поглощать пищу и над едой и питьем возвыситься до некоторого подобия братства. Обед назначен на четверг первое октября и должен произвести прекрасное впечатление. Далее, поскольку такой обед может быть довольно многолюден и поскольку будут допущены даже унтер-офицеры и простой народ, чтобы все видеть и все слышать, нельзя ли использовать для этой цели помещения королевской Оперы, которые находятся в запустении с того самого времени, когда здесь был император Иосиф? Разрешение использовать оперный зал получено, салон Геркулеса будет приемной. Пировать будут не только фландрские офицеры, но и швейцарские - из той самой сотни швейцарцев, и даже версальские национальные гвардейцы - те из них, кто сохранил хоть немного верности королю; это будет редкое торжество!