Французская революция, Бастилия - Карлейль Томас

Эти просвещенческие гимны, конечно, доходят до ушей обитателей версальского Oeil de Boeuf, и те, будучи вежливыми людьми и понимая счастье как удовлетворение своих интересов, снисходительно отвечают: "Почему нет?" Всегда бодрый старец Морепа, занимающий пост премьер-министра, любящий шутку и веселье человек, разумеется, не в состоянии омрачить царящий в обществе оптимизм: довлеет дневи злоба его^[83]. Добрый старый весельчак, беспечно порхающий в обществе и отпускающий свои шуточки, он хорошо умеет всем угождать и держать нос по ветру. Скромный молодой король, обычно нерешительный и неразговорчивый, хотя и подверженный иногда вспышкам раздражения, удалился в свои апартаменты, где и занимается под руководством некоего Гамена (придет день, когда он пожалеет, что связался с этим человеком)2 слесарным искусством, т. е. учится делать замки. Известно также, что он обладает некоторыми познаниями в географии и, кажется, умеет читать по-английски. Все-таки как неудачно складывается его судьба: ведь, право же, он заслуживал лучшей участи, чем получить в качестве наставника этого старого глупца Морепа. Но друзья и враги, роковые обстоятельства и его собственное "я", кажется, все соединилось таким образом, чтобы погубить его.

Тем временем юная красавица-королева, приковывая к себе взоры, разгуливает по парадным покоям как какая-нибудь сошедшая с неба богиня, которой нет дела ни до государства, ни до будущего и которая, подобно богине, не испытывает страха перед ним. Вебер и Кампан3 живописали нам ее на фоне блистающих роскошью будуаров и королевских гобеленов, выходящей из ванны в пеньюаре или одетой для больших и малых приемов, когда все светское общество подобострастно ожидало одного только ее взгляда. Знаешь ли ты, юная прелестница, что в будущем ожидает тебя? Посмотрите, как это чудное видение - сказочная волшебница и в то же время земная женщина - грациозно движется во всем своем великолепии, между тем как мрачная бездна уже готова поглотить ее. Ее мягкое сердце сжимается при виде сирот или бесприданниц, и она усыновляет одних, дает приданое другим. Ей нравится помогать бедным (конечно, не всем подряд, а лишь случайно подвернувшимся живописным нищим), и она делает этот обычай модным - ведь, как мы уже говорили, наступило царство благожелательности. Похоже, что в лице герцогини Полиньяк или принцессы Ламбаль^[84] она обрела своих лучших друзей. И вот после долгих семи лет у нее родилась дочь, а вскоре она родила королю наследника и может наконец сказать, что счастлива в браке.

Вы спросите, где же события? Их нет, их заменили благотворительные празднества (Fetes des moeurs), на которых произносят речи, награждают премиями, которые завершаются процессией торговок рыбой к колыбели дофина, в основном их заменил флирт со всеми его фазами: завязкой, возникающим чувством, охлаждением и все завершающим разрывом. Упомянем еще снежные статуи королевы, воздвигаемые в суровые зимы бедняками в благодарность за топливо, которое она им дает; упомянем также маскарады, спектакли, новое украшение Малого Трианона, приобретение и переделку дворца в Сен-Клу^[85], переезды из летней резиденции в зимнюю; упомянем ссоры и размолвки с сардинскими невестками (их наконец-то удалось выдать замуж) и незначительные вспышки ревности, легко гасимые благодаря придворному этикету. Одним словом, жизнь бурлит, пенится и наполняет сердце беспечным весельем, как бокал шампанского!

Месье, старший брат короля, выбивается из сил, стремясь быть остроумным, и считает себя приверженцем философии Просвещения. Монсеньер д'Артуа, услышав от одной красавицы дерзость, сорвал с ее лица маску и вынужден был драться на дуэли, говорят, даже до пролития крови Он придумал панталоны какого-то совершенно невообразимого фасона. "Четверо здоровенных лакеев, - утверждает Мерсье^[86], который, по-видимому, был очевидцем этой процедуры, - подняв его, осторожно опускали так, чтобы на панталонах не было ни малейшей складочки, а вечером процедура проделывалась в обратном порядке, разумеется, с несколько большими усилиями" Всего три дня понадобилось, чтобы его участь была решена, и ныне этот седой, дряхлый старик в одиночестве коротает время в Гретце Как все-таки бесцеремонно обращается с бедными смертными судьба!

Глава вторая. ПРОШЕНИЕ, НАПИСАННОЕ ИЕРОГЛИФАМИ

Рабочий люд опять недоволен. Самое неприятное, пожалуй, то, что он многочислен - миллионов двадцать или двадцать пять. Обычно мы представляем его себе в виде какого-то огромного, но из-за отдаленности плохо различимого множества, своего рода кучи, которая зовется грубым словом "чернь". Это те, о ком говорят как о массах, если посмотреть на них с гуманной точки зрения. Капелька воображения, и вы увидите эти массы, рассеянные по всей необозримой Франции, ютящиеся на чердаках, в подвалах и лачугах, и тут вам, быть может, придет в голову мысль, что массы состоят из отдельных лиц, что у каждого из этих лиц бьющееся, как и у вас, сердце сжимается от обид и невзгод, а из пореза течет такая же красная, как и у вас, кровь. О, вы, одетые в пурпур, величества, святейшества, преподобия! Начнем хоть с тебя, раздающий милостыню, одетый в бархатную мантию кардинал. Ты ведь не задаешься вопросом, кто вознес тебя так высоко над людьми, кому обязан ты властью и богатством. Тебя не посетила мысль, что любой представитель этого множества, этой массы, - такой же человек, как и ты, который борется (сознательно или бессознательно, это уж другой вопрос) за свои царские права в этом бесконечном мире, который, придя однажды в этот мир, получил в дар искру Божию - то, что ты называешь его бессмертной душой!