Тень победы - Суворов Виктор

И горестный всхлип старика мне не забыть: почему не предупредили, что нам нельзя иметь детей? Почему нас не предупредили!

6.

Принято считать, что на Тоцком полигоне было две категории подопытных: десятки тысяч лошадей, коров, овец, свиней, собак и кошек и 45000 (или 60000) солдат и офицеров. Но была и еще одна категория подопытных: заключенные.

Рассказывает бывший советский капитан Младлен Маркович. Имя у него какое-то не сибирское. Это требует пояснения. После Второй мировой войны в Советском Союзе готовили тысячи офицеров для армий «братских» стран: Польши, Чехословакии, Венгрии, Болгарии, Румынии, Югославии, Албании. Но вдруг — разрыв с Югославией. Молодым югославским ребятам выбор: возвращаться домой, где их посадят, как сталинских шпионов, или оставаться в Советском Союзе. Выбор этот был чисто теоретическим. Всех, кто пожелал вернуться, по приказу товарища Сталина сажали у нас, как югославских шпионов. Младлен Маркович в числе многих остался, принял советское гражданство и был зачислен в Вооруженные силы СССР. В Тоцком эксперименте у него была особая роль. Выбор на него пал потому, что в случае гибели о нем никто бы не вспомнил.

Вот его рассказ: «Начальник химической службы Южно-Уральского военного округа полковник Чихладзе ввел меня в большой кабинет, где за столом сидели незнакомые мне гражданские люди, представил меня им, повернулся и ушел. Полагаю, что Чихладзе не полагалось знать о предстоящей задаче. Незнакомые люди не представились и не задали мне ни одного вопроса. Моего согласия ни на что не требовалось. Я выслушал приказ: „С завтрашнего дня вы назначаетесь начальником курсов по измерению радиации при практическом применении атомного оружия в Советской Армии. Вы должны обучить осужденных измерению радиации и с ними измерять радиацию после взрывов атомной бомбы. Все необходимое для работы получите“. Далее последовали объяснения о моей ответственности и неограниченных правах: за любое проявление неповиновения подчиненных мне давали право расстреливать их на месте и ни перед кем не отвечать за это. В заключение дали подписать обязательство хранения военной тайны в течение 25 лет. Мне тогда было 27.

Итак: незнакомые лица устным приказом назначили меня на нештатную должность и без какого-либо письменного документа дали задание обучить отряд осужденных с неизвестными мне биографиями. Единственным следом на бумаге была моя подпись с обязательством молчать.

Контейнер и аппаратуру постоянно охраняли два часовых с автоматами. На территорию, где я жил и работал со своими курсантами, доступ был запрещен…

Вся наша защита состояла из общевойскового противогаза, проолифенных чулок и бумажной накидки. Воздушную волну атомного взрыва мы встретили в открытых траншеях. И пока «наступающая сторона» артиллерией и авиацией расправлялась с «противником» по флангам, я на танке двигался к эпицентру. Радиация в радиусе 10 километров была повышенной, а в эпицентре составляла 48 рентген. Вернувшись на КП и доложив начальству о радиационной обстановке, я уже со всеми вместе повторил путь до эпицентра, обозначив флажками степень заражения местности. На этом моя роль главного подопытного на Тоцком полигоне была закончена.

Я не мог стоять на ногах, когда увели заключенных, о судьбе которых я больше ничего не узнал. Меня положили на нары, где я пролежал несколько дней без всякой медицинской помощи. Освидетельствования степени заражения не проводилось. О том, что мое лечение не входило в планы Тоцкого сценария, я узнал доподлинно через 40 лет, когда по запросу получил ксерокопию архивного послужного списка, в котором черным по белому записано, что я с 7 августа, то есть за 37 дней до атомного взрыва, находился «в распоряжении командующего Северо-Кавказским военным округом». То есть очень далеко от места тех событий…

Немудрено, что следующие полвека мою судьбу, как и судьбу тысяч «подопытных», кроили по официальной дезинформации и лжи, скрепленных подписками «о неразглашении». Открой рот — тут же окажешься государственным преступником. А вся «гостайна» состоит в том, что до сегодняшнего дня у меня нет квартиры, что армия, в которой остались моя молодость и здоровье, не признавала за мной прав на лечение в своих госпиталях». («Литературная газета». 15 сентября 1999 г.)

Мне говорят: вот ты в «Аквариуме» про эксперименты на заключенных писал, а такое было только при Сталине. Нет, товарищи, — вот и при Жукове тоже. И после него.