Двести лет вместе. Часть вторая - Солженицын Александр Исаевич

Да, мы настолько уже были забиты до самого донца, столько миллионов вырвали из нашей толщи за десятилетия перед тем, и так обречено было всякое всегда сопротивление властям, – что теперь не могли получить поддержку населения и евреи.

Но и хорошо организованные, руководимые из Москвы советское подполье и партизанщина – тоже мало участвовали в спасении обречённых евреев. Соотношение с советским партизанством было особой, острой проблемой для евреев, оказавшихся на оккупированных территориях. Уход в лес, то есть в партизанский отряд, был для евреев-мужчин лучшим жребием, нежели ждать уничтожения от немцев. Однако в партизанских отрядах были часты и даже резки враждебные проявления к евреям, «были отдельные русские отряды, которые принципиально не принимали евреев. Они мотивировали это тем, что евреи будто бы не умеют и не хотят бороться», – пишет бывший еврейский партизан Моше Каганович; поступившего не-еврея снабжал оружием отряд, а от поступающего еврея требовали иметь своё оружие, да ещё иногда меняли ему на худшее. «В партизанской среде – обстановка широко распространённой враждебности к евреям… в некоторых отрядах антисемитизм был так силён, что евреи чувствовали себя вынужденными бежать из этих отрядов»^[1139]. – Отмечается случай в 1942, когда из местечка Мир Гродненской области около двухсот еврейских юношей и девушек бежали из гетто в леса, а «там они столкнулись с антисемитизмом в среде советских партизан, что привело к гибели многих бежавших; лишь часть из них смогла вступить в партизанские отряды»^[1140]. – Вот и ещё случай. Под Минском действовал партизанский отряд Ганзенко. Он пополнялся «в основном за счёт беглецов из Минского гетто»; однако «с ростом численности евреев в отряде произошли столкновения на почве антисемитизма» – и тогда еврейская часть отряда должна была отделиться^[1141]. – Такие действия партизан были, очевидно, стихийны, вовсе не направлялись из центра. По данным Моше Кагановича, с конца 1943 усилилось «влияние более дисциплинированных элементов, прибывших из Советского Союза, [и] общее положение [евреев] несколько улучшилось»^[1142]. Да в его жалобы попадает и то, что когда, при освобождении местности советским продвижением, посылали партизан на фронт (это верно, и посылали всех кряду), то будто бы именно в первую очередь евреев^[1143], – что невероятно. – Однако, рассказывает Каганович, встречали евреи от партизан и прямую помощь. Вот, были даже «случаи нападения партизан на небольшие городки в целях спасения евреев» из гетто и лагерей; «русское партизанское движение помогало евреям переходить через линию фронта на советскую сторону… [и так] переправили через фронт много тысяч евреев, разбежавшихся по лесам Западной Белоруссии, спасаясь от бойни», а партизанское объединение в Черниговской области приняло «из еврейских семейных лагерей в лесах более пятисот еврейских детей, охраняло их и заботилось о них… После того, как Красная армия заняла Сарны (на Волыни), некоторые отряды прорвали фронт и отослали еврейских детей в Москву» (С. Шварц полагает, что «эти сообщения сильно преувеличены. [Но] в основе их лежат реальные факты, [и они] заслуживают внимания»)^[1144].

Еврейские семейные лагеря происходили от того, что евреи бежали в леса с семьями, «таких беглецов были многие тысячи». Тогда создавались и чисто еврейские вооружённые отряды – специально для защиты этих лагерей (оружие покупали через третьих лиц – у немецких солдат или у полицаев). Но чем кормиться им всем? Только – отбирать силой продукты у крестьян соседних деревень, а также – обувь, платье, мужское и женское. «Крестьянин находился между молотом и наковальней. Если он не сдавал «нормы» немцам, те сжигали его двор и убивали, объявляя «партизаном». А партизаны, с другой стороны, силой брали у него всё, что им было необходимо»^[1145], – и это, естественно, вызывало озлобление крестьян: мало того, что их грабят немцы, грабят партизаны – теперь ещё и евреи? и отнимают даже носильное у баб?

Вот партизан Барух Левин отправился, весной 1943, в один из таких семейных лагерей, в надежде достать лекарства для заболевших товарищей. Он рассказывает: Тувия Вельский «казался мне легендарным героем… Выходец из народа, сумел организовать в лесу отряд в 1200 человек… В самые страшные дни, когда еврей не мог прокормить даже самого себя, обеспечивал уход за больными, стариками и за грудными детьми, родившимися в лесу». Левин рассказывает Тувии о евреях-партизанах: «Мы, немногие из выживших, совершенно перестали ценить жизнь. Теперь смысл нашей жизни – это месть. Наш долг – бороться с немцами, истребить их всех до одного…» Я говорил долго… предложил обучать людей Бельского подрывному делу, всему тому, чему выучился сам. Но мои слова, понятно, могли изменить мировоззрения Тувии…: «Я хочу, Барух, чтобы ты понял одно. Именно потому, что нас осталось так мало, для меня важно, чтобы евреи оставались жить. И в этом я вижу свою цель, и это самое важное»^[1146]. – А вот тот же Моше Каганович, даже в 1956, в книге, изданной в Буэнос-Айресе, «в обстановке мира, годы спустя после уничтожающего разгрома гитлеризма», – демонстрирует, по мнению С. Шварца, «прямо кровожадное отношение к немцам, в котором чувствуется влияние гитлеровской заразы… глорифицирует предание еврейскими партизанами пленных немцев „еврейской смерти“ по страшным, установленным Гитлером, образцам или с восторгом вспоминает, как начальник [еврейского] партизанского отряда во время карательной экспедиции, проведенной против литовской деревни, население которой активно помогало немцам в деле истребления евреев, обратился после расстрела нескольких десятков человек с речью к жителям деревни, собранным на площади и поставленным на колени»^[1147]. С. Шварц пишет об этом со сдержанным, но явным осуждением.