Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2 - Гитин Валерий Григорьевич

Между прочим, подобные «ссылки» были взяты на вооружение красными комиссарами во время гражданской войны 1918—1921 гг. в России.

В провинции Вандея, вошедшей в Историю как оплот героического сопротивления нашествию революционного хаоса, в 1793 году зверствовали 15 так называемых «адских полков», своим маниакальным стремлением к уничтожению всего живого напоминающие каких-то космических монстров, но никак не жителей планеты Земля.

Менее склонные к некрофилии революционеры занимались массовыми поборами и разбоем, который и по сей день изнывающие от ностальгии по тоталитаризму историки упрямо называют «экспроприацией».

Разбой есть разбой, то есть отнятие чужого имущества с помощью оружия, и никак по-иному не назовешь действий революционеров города Буржа, которые всего за каких-то два дня «работы» добыли два миллиона франков. В целом в течение жаркого лета 1793 года было таким образом «экспроприировано» 400 миллионов франков.

Общее число арестованных превышало 200 000 человек, если судить по весьма отрывочным данным. В принципе же арестовывали не так уж много людей, потому что это влекло за собой хлопоты по их содержанию. Проще и дешевле было их убивать, что это отребье и предпочитало делать.

В больших городах, особенно в Париже, гильотина работала беспрерывно.

В парижской тюрьме Консьержери был устроен своего рода отстойник, куда свозились аристократы для того, чтобы обеспечить равномерную и бесперебойную работу революционного суда и, как его неизменного продолжения, — гильотины.

Ах, эта тюрьма Консьержери! Как мало все-таки написано о ней книг и как мало отснято кинофильмов! Есть такой кинематографический жанр, называемый «фильм-катастрофа», когда людей, находящихся в одном автобусе, поезде или еще где-либо, ждет неминуемая, неотвратимая гибель вследствие аварии, взрыва моста и т.п. Здесь, в Консьержери, этих людей, вся вина которых заключалась в их дворянском происхождении, ждала такая же неминуемая катастрофа, но, в отличие от киногероев, они вполне отдавали себе отчет о том, что с ними происходит и что их ожидает в самом недалеком будущем…

Они вели себя с тем достоинством, которое отличает людей, обладающих хорошей родословной и получивших должное домашнее воспитание. Каждый вечер в тюрьме Консьержери горели свечи и пышно разодетые, как на придворный бал, дамы и кавалеры танцевали в тишине, без музыки, неспешные и томные менуэты, церемонно кланяясь друг другу и улыбаясь так беззаботно, словно впереди — вся жизнь, а не одна лишь эта ночь…

Они занимались любовью на глазах у своих возмущенных тюремщиков, ничуть не стесняясь их, потому что не стесняются же, как правило, кошек или лошадей… Ну тюремщики — еще так-сяк, но вот те, которые выносили приговоры этим людям, никак не походили на домашних (да и на диких тоже) животных. Это были какие-то жуткие мутанты, порождение бездны, куда не может заглянуть ни один смертный без неизбежной перспективы стать оборотнем.

Эти заглянули…

Утро. Заседание палаты Правосудия. Председательствует бывший господин, а ныне гражданин Фукье-Тинвилль (1746—1795), друг и соратник Робеспьера в его самоотверженном труде по освобождению Франции от французов.

Рассматривается дело графа Гамаша. По роковой случайности в судилище доставлен не граф, а его однофамилец, слесарь Гамаш.

Фукье-Тинвилль, нимало не смущаясь этим обстоятельством, произносит со своего председательского кресла:

— Но не беспокоить же понапрасну этого достойного слесаря! Ничего, два Гамаша вместо одного — только прибыль для гильотины!

Что это? Сборище инопланетных монстров? Порождение фантазии маркиза де Сада? Нет. Именно таковыми были все судилища победившей массы и при Кромвеле, и при Робеспьере, и при Ленине—Сталине…

Ошибки, подобные случаю со слесарем Гамашем, повторялись довольно часто. Как-то вместо графини Миллье привели торговку Маллье.

— Что ж, — невозмутимо изрек Фукье-Тинвилль, — пусть сегодня торговка заменит графиню, а завтра графиня сделает то же для торговки!

Он отправил на гильотину одного сумасшедшего, сказав, что «безумную голову и потерять не жалко».

Как-то во время перерыва члены суда провели в буфете больше времени, чем полагалось по расписанию, на что председатель отреагировал так:

— Теперь, чтобы наверстать упущенное, придется стрелять беглым огнем!

И за какой-то час с небольшим они допросили и приговорили к смерти сорок два человека.