Лучшие книги XX века. Последняя опись перед распродажей - Бегбедер Фредерик

До Солженицына такие же ужасающие свидетельства публиковали и другие бывшие узники лагерей («Колымские рассказы» Варлама Шаламова, «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург), но именно Солженицын во всей полноте поведал миру о том, как социалистическая утопия обернулась кошмаром, и эта книга принесла новому Толстому Нобелевскую премию по литературе за 1970 год, которую он принял, несмотря на запрет властей, после чего в феврале 1974 года был выдворен из СССР, куда вернулся только спустя 20 лет (совсем как д'Артаньян). Из этого можно сделать следующий вывод (при том что сравнивать два этих бедствия – чистый идиотизм): если нацистский геноцид хотя бы открыто опирался на расовую ненависть, то коммунистический был куда лицемернее, ибо декларировал «счастье для всех». Кстати сказать, я очень удивлен, что в наш демократический список не попала книга Примо Леви «Человек ли я?», столь же актуальная (слава Богу, в нем есть хотя бы «Дневник» Анны Франк, представляющий холокост).

Вообще, если вдуматься, наше пятидесятикнижие являет собой зеркало XX века: здесь найдется несколько прелестных, легких произведений типа «Великого Гэтсби» или «Здравствуй, грусть», но сколько же наряду с ними потрясающих книг – свидетельниц того, как за последние сто лет человечество побило все рекорды жестокости, варварства, расизма и тирании! Что же нам делать со всем этим? При чтении «Архипелага ГУЛАГ» чувствуешь себя раздавленным, бессильным и спешишь внушить себе, что все эти ужасы должны послужить чему-нибудь – хотя бы тому, чтобы это больше не повторялось. Вывод, который мое поколение может сделать из этого чтения, заставляет вздрогнуть: а что если эта беспредельная жестокость XX века была нам попросту… полезна? Что если нам нужно было пройти через это? Тогда бессмысленность пыток, чего доброго, стала бы выглядеть необходимостью, а Солженицын – современный Данте – превратился бы… в утописта.

В любом случае каждый, кто не согласится с моим предыдущим высказыванием, будет немедленно арестован, засунут в гроб, полный клопов, и погружен на восемь часов в ледяную воду, рядом с динамиком, исполняющим в режиме нон-стоп «Танец утят». Ибо такова моя царская воля.

№14. Умберто Эко «ИМЯ РОЗЫ» (1981)

Номер 14 этого хит-парада литературных гениев века достался Умберто Эко за его первый роман «Имя розы», вышедший в 1981 году. Умберто Эко, родившемуся в Алессандрии (Пьемонт) в 1932 г., было тогда 49 лет; сегодня, в 2000 году, ему, стало быть, 68. Он занимает престижную должность профессора семиотики в Болонском университете, и, даже если у нас возникают сомнения в чрезмерно высокой оценке читателей этого романа (вызванной, вероятно, превосходной экранизацией Жан-Жака Анно), следует признать, что «Имя розы» и при повторном чтении выглядит весьма искусно закрученным опусом.

Почему? Да просто потому, что сама идея написать средневековый детектив, монастырский триллер, чье действие разворачивается «в благословенном и проклятом 1327 году», уже довольно-таки оригинальна. Некий бывший инквизитор по имени Гийом де Баскервиль (поклон Конан Дойлу Варвару!) в сопровождении своего секретаря Ад со де Мелка (рассказчика этой истории) пытается расследовать таинственные убийства, нарушающие благостное спокойствие бенедиктинского аббатства, расположенного где-то между Провансом и Лигурией. Все действие романа длится семь дней, по одному убийству в день, на фоне латинской эрудиции и мистических, неведомо где спрятанных библиотек. Наш герой – эдакий Шерлок Холмс на вечернях, Ослиная шкура среди монахов, Филип Марлоу в монашеском плаще^[159]; роман построен необыкновенно изобретательно, он являет собой стилизацию старинных латинских манускриптов, а его язык свидетельствует о подлинно энциклопедической эрудиции Эко во всем, что касается Средневековья (плюс чтение Борхеса): «Итак, видя день ото дня моего учителя и проводя долгие часы пешего странствия в нескончаемых с ним беседах, о коих, буде представится случай, я намерен поведать вам, приблизились мы к подножию горы, на которой возвышалось аббатство. Теперь пора моему повествованию, как некогда и нам самим, подойти к цели: да не дрогнет моя рука в тот миг, когда начну я свой рассказ о том, что воспоследовало далее».

Из чистой вредности, а также, несомненно, из зависти к тем шестнадцати миллионам экземпляров этого романа, проданных во всем мире, можно было бы заметить, что идея «случайно найденной рукописи» была вовсе не обязательной, поскольку она далеко не нова: вспомним о «Рукописи, найденной в Сарагосе» Яна Потоцкого^[160] или о совсем недавней видеокассете «Projet Blair Witch»^[161]. Столь банальный, устаревший трюк для такого изощренного писателя, как Эко, несколько шокирует.