Я научилась просто, мудро жить - Ахматова Анна Андреевна

Место действия – Фонтанный Дом. Время – 5 января 1941 г. В окне призрак оснеженного клена. Только что пронеслась адская арлекинада тринадцатого года, разбудив безмолвие великой молчальницы-эпохи и оставив за собою тот свойственный каждому праздничному или похоронному шествию беспорядок – дым факелов, цветы на полу, навсегда потерянные священные сувениры… В печной трубе воет ветер, и в этом вое можно угадать очень глубоко и очень умело спрятанные обрывки Реквиема. О том, что мерещится в зеркалах, лучше не думать

I

• Мой редактор был недоволен,
• Клялся мне, что занят и болен,
• Засекретил свой телефон
• И ворчал: «Там три темы сразу!
• Дочитав последнюю фразу,
• Не поймешь, кто в кого влюблен,

II

• Кто, когда и зачем встречался,
• Кто погиб, и кто жив остался,
• И кто автор, и кто герой, —
• И к чему нам сегодня эти
• Рассуждения о поэте
• И каких-то призраков рой?»

III

• Я ответила: «Там их трое —
• Главный был наряжен верстою,
• А Другой как демон одет, —
• Чтоб они столетьям достались,
• Их стихи за них постарались,
• Третий прожил лишь двадцать лет,

IV

• И мне жалко его». И снова
• Выпадало за словом слово,
• Музыкальный ящик гремел.
• И над тем флаконом надбитым
• Языком кривым и сердитым
• Яд неведомый пламенел.

V

• А во сне все казалось, что это
• Я пишу для Артура либретто,
• И отбоя от музыки нет.
• А ведь сон – это тоже вещица,
• Soft embalmer^[81], Синяя птица,
• Эльсинорских террас парапет.

VI

• И сама я была не рада,
• Этой адской арлекинады
• Издалека заслышав вой.
• Все надеялась я, что мимо
• Белой залы, как хлопья дыма,
• Пронесется сквозь сумрак хвой.

VII

• Не отбиться от рухляди пестрой.
• Это старый чудит Калиостро –
• Сам изящнейший сатана,
• Кто над мертвым со мной не плачет,
• Кто не знает, что совесть значит
• И зачем существует она.

VIII

• Карнавальной полночью римской
• И не пахнет. Напев Херувимской
• У закрытых церквей дрожит.
• В дверь мою никто не стучится,
• Только зеркало зеркалу снится,
• Тишина тишину сторожит.

IX

• И со мною моя «Седьмая»,
• Полумертвая и немая,
• Рот ее сведен и открыт,
• Словно рот трагической маски,
• Но он черной замазан краской
• И сухою землей набит.

X

• Враг пытал: «А ну, расскажи-ка»,
• Но ни слова, ни стона, ни крика
• Не услышать ее врагу.
• И проходят десятилетья,
• Пытки, ссылки и казни – петь я
• В этом ужасе не могу.

XI

• И особенно, если снится
• То, что с нами должно случиться:
• Смерть повсюду – город в огне,
• И Ташкент в цвету подвенечном…
• Скоро там о верном и вечном
• Ветр азийский расскажет мне.

XII

• Торжествами гражданской смерти
• Я по горло сыта. Повертье,
• Вижу их, что ни ночь, во сне.
• Отлучить от стола и ложа –
• Это вздор еще, но негоже
• Выносить, что досталось мне.

XIII

• Ты спроси у моих современниц,
• Каторжанок, «стопятниц», пленниц,
• И тебе порасскажем мы,
• Как в беспамятном жили страхе,
• Как растили детей для плахи,
• Для застенка и для тюрьмы.

XIV

• Посинелые стиснув губы,
• Обезумевшие Гекубы
• И Кассандры из Чухломы,
• Загремим мы безмолвным хором,
• Мы, увенчанные позором:
• «По ту сторону ада мы…»

XV

• Я ль растаю в казенном гимне?
• Не дари, не дари, не дари мне
• Диадему с мертвого лба.
• Скоро мне нужна будет лира,
• Но Софокла уже, не Шекспира.
• На пороге стоит – Судьба.

XVI

• Не боюсь ни смерти, ни срама,
• Это тайнопись, криптограмма,
• Запрещенный это прием.
• Знают все, по какому краю
• Лунатически я ступаю
• И в какой направляюсь дом.

XVII

• Но была для меня та тема
• Как раздавленная хризантема
• На полу, когда гроб несут.
• Между «помнить» и «вспомнить», други,
• Расстояние, как от Луги
• До страны атласных баут^[82].

XVIII

• Бес попутал в укладке рыться…
• Ну, а как же могло случиться,
• Что во всем виновата я?
• Я – тишайшая, я – простая,
• «Подорожник», «Белая стая»…
• Оправдаться… но как, друзья?

XIX

• Так и знай: обвинят в плагиате…
• Разве я других виноватей?
• Впрочем, это мне все равно.
• Я согласна на неудачу
• И смущенье свое не прячу…
• У шкатулки ж тройное дно.

XX

• Но сознаюсь, что применила
• Симпатические чернила…
• Я зеркальным письмом пишу,
• И другой мне дороги нету —
• Чудом я набрела на эту
• И расстаться с ней не спешу.

XXI

• Чтоб посланец давнего века
• Из заветнейших снов Эль Греко
• Объяснил мне совсем без слов,
• А одной улыбкою летней,
• Как была я ему запретней
• Всех семи смертельных грехов.

XXII

• И тогда из грядущего века
• Незнакомого человека
• Пусть посмотрят дерзко глаза,
• Чтобы он отлетающей тени
• Дал охапку мокрой сирени
• В час, как эта минет гроза.

XXIII

• А столетняя чаровница^[83]
• Вдруг очнулась и веселиться
• Захотела. Я ни при чем.
• Кружевной роняет платочек,
• Томно жмурится из-за строчек
• И брюлловским манит плечом.

XXIV

• Я пила ее в капле каждой
• И бесовскою черной жаждой
• Одержима, не знала, как
• Мне разделаться с бесноватой:
• Я грозила ей Звездной Палатой^[84]
• И гнала на родной чердак^[85] —

XXV

• В темноту, под Манфредовы ели,
• И на берег, где мертвый Шелли,
• Прямо в небо глядя, лежал, —
• И все жаворонки всего мира^[86]
• Разрывали бездну эфира
• И факел Георг^[87] держал.

XXVI

• Но она твердила упрямо:
• «Я не та английская дама
• И совсем не Клара Газуль^[88],
• Вовсе нет у меня родословной,
• Кроме солнечной и баснословной,
• И привел меня сам Июль.

XXVII

• А твоей двусмысленной славе,
• Двадцать лет лежавшей в канаве,
• Я еще не так послужу,
• Мы с тобой еще попируем,
• И я царским моим поцелуем
• Злую полночь твою награжу».

5 января 1941, Фонтанный Дом; в Ташкенте и после