Преступления страсти. Алчность - Арсеньева Елена

Матильда почувствовала его губы на своей щеке и подумала, что готова на все. Даже отдаться этому пугающему человеку (слухи о том, что Николай по приговору врачей отлучен от супружеской постели императрицы, но отнюдь не страдает от одиночества, уже достигли ушей Матильды) ради спасения мужа… и демидовского состояния, само собой разумеется!

Однако обошлось. Николай оказывал Матильде явные знаки внимания, но никак не покушался на ее добродетель. Так что ей вполне платонически удалось добиться, чтобы опала Демидова была снята и его снова начали приглашать во дворец. Правда, муж не слишком-то обрадовался. Во-первых, его бесило, что «какая-то женщина», пусть даже его собственная жена, преуспела там, где он проиграл. Во-вторых, он вдруг вспомнил старинную поговорку: «Близ царя — как близ огня, того и гляди, опалишься!» — и сам себе диву дался: ну чего, в самом деле, так рвался ко двору? Здесь ведь по струнке ходить надо. Не лучше ли было в Париже?

Услышав, что муж хочет вновь отправиться в Париж, Матильда пришла в восторг. Теперь, когда царь вернул Демидовым свою милость, она не видела смысла оставаться в Санкт-Петербурге. К тому же Анатолий никак не оценил ее подвиг, ее старания. Матильда не получила никакого подарка за свои хлопоты перед царем, а ведь она на столь многое готова была пойти ради того, чтобы вернуть супругу благосклонность государя!

Порою Анатолий казался ей попросту скупым. Матильда нашла объяснение этой новой черте: он не хочет раздражать своим богатством мстительных приближенных государя, а может быть, опасается его взбесить. В конце концов, Матильда знала историю о том, как министр финансов Людовика XIV, всесильный Фуке, сам себе вырыл яму, устроив для короля прием, превосходящий по роскоши все, на что был способен король…

Нет, лучше уехать!

Матильда радостно прибыла в Париж. Стояла весна, с каждым днем теплело, и даже ужасный путь не показался ей таким ужасным, как раньше. Настроение у нее было куда лучше, чем по пути в Россию, что вполне можно понять, верно?

Демидовы поселились в лучшем из городов мира, сняв дом на углу улиц Сен-Доминик и рю де Бургонь. Поначалу парижане как бы отшатнулись от вновь прибывших: слишком уж мрачную память оставил по себе «русский дикарь». Однако личность принцессы Матильды очень многих привлекала. Племянница самого Наполеона, Боже мой!

Гости зачастили в их дом, Демидовы тоже получали приглашение за приглашением. Анатолий мрачнел все больше, ощущая, что его воспринимают всего-навсего и просто-напросто мужем его жены, а не одним из богатейших людей в Европе. Как будто она что-то значила сама по себе, без его денег. Подумаешь, принцесса… Нищенка! Матильда без него просто нищенка! Задето было его тщеславие, но и жадность тоже страдала: ведь в Париже в его доме появился не кто иной, как Жером Бонапарт, дорогой тесть… Он и в самом деле обходился Демидову слишком, слишком дорого!

Расточительность Жерома не знала границ, его желания были поистине разорительны, а страсть к картам способна была опустошить алмазные копи Голконды. Ну да, он совершенно не умел играть, а может, ему просто не везло. Но какая разница, по какой причине Жером раз за разом вставал из-за карточного стола проигравшимся в прах?

Анатолий сначала давал деньги на уплату долгов тестя, потом перестал. Его решение поберечь состояние, решение, к которому он пришел по пути в Россию, было так же далеко от воплощения, как в тот день, когда он его принял. Демидов чувствовал, что начинает ненавидеть это алчное и враз расточительное семейство, тем паче что он и сам был таким же — алчным и расточительным одновременно. А кому приятно беспрестанно видеть в зеркале отражение собственных недостатков?

Жером получал отказы у зятя и начинал приставать к дочери — подзуживал ее снова и снова просить деньги у Анатолия. Впрочем, Матильду и подзуживать не нужно было. Она после успеха своей миссии у русского государя пребывала в уверенности, что именно ей принадлежит честь спасения и жизни мужа, и демидовского состояния, а значит, она имеет на него полное и неоспоримое право не только как жена Анатолия, но и как спасительница богатств (она и ее обожаемый папенька, конечно). Да кто он вообще такой, этот Демидов? Его дело — подписывать чеки!

Высокомерие Матильды стало переходить границы, разъяряло Анатолия, и наконец-то он дал волю всем своим так долго и старательно сдерживаемым порокам, из которых наиболее ужасным была неконтролируемая ярость. Теперь Матильде выпало узнать на собственном опыте, что все те слухи, которые ходили о ее муже раньше, и все те сплетни, которые долетали до нее и которые они с Жеромом считали проявлениями обычной человеческой зависти, были совершенно правдивы. И все, что ей рассказывали об участи Фанни де Монто, тоже было, к несчастью, истинной правдой.

Матильда поняла, что вышла замуж за чудовище. За очень богатое чудовище, напоминала она себе, разглядывая в зеркале новые и новые синяки, появлявшиеся каждый день на ее чудесной белой коже. Да, Анатолий начал бить жену. Ее расточительность и расточительность ее отца приводили его в неистовство. Только себе он мог простить безудержное мотовство! Ну что ж, в конце концов, деньги-то его и его предков. А Матильда — кто она такая? Содержанка, по сути дела…

Любви между ними больше не было. С ее стороны любовь свелась к непрестанному предоставлению новых и новых счетов (правда, теперь к ним прибавились счета за роскошные палантины и шарфы, а также шали, которыми Матильда маскировала свои избитые плечи!), с его — к оплате их счетов. Они ни о чем не разговаривали, не обсуждали каких-то дел — они только яростно орали друг на друга, изобретая все новые и новые оскорбления.

Весь аристократизм Матильды куда-то улетучился. Вюртембергские предки в ней стыдливо притихли, зато все чаще напоминала о себе бабушка, Мария-Летиция Ромолино, по мужу Бонапарт, которая после смерти своего супруга, Шарля-Мари, не гнушалась самолично ходить с корзинкой на базар и торговаться там за каждый грош. Никакой беды она в том не видела, пятерых детей, в числе которых находился и будущий император Франции, нужно было поднимать на ноги, однако лексикон Летиции сделался после таких торгов очень своеобразен. Множество слов из ее лексикона теперь частенько появлялось в речах, вернее, выкриках Матильды, и Анатолий недоумевал, кого вообще он взял в жены: утонченную принцессу или проститутку, постельные услуги которой оплачивает… Слишком щедро оплачивает и слишком мало получает.

— Я еще способен понять, за что плачу вам, вы со мной иногда спите, — злобно бросил он однажды Матильде. — Но при чем тут ваш отец? Я в жизни не был мужеложцем. Ваше семейство мне слишком дорого обходится!