Испанская ярость - Перес-Реверте Артуро

Ах, если бы Вы, дон Франсиско, могли своими глазами увидеть, с какой изобретательностью и выдумкой ведутся осадные работы! Клянусь, это истинное чудо, какого не найти больше нигде в Европе, – все деревушки вокруг Бреды соединены между собой траншеями и редутами, призванными отбивать вылазки осажденных и воспрепятствовать тому, чтобы неприятель перебросил к ним подкрепления. Случается, что мы по целым неделям не рубим, а роем, не стреляем, а копаем, так что руки наши стали привычней к мотыге и кирке, нежели к пике и аркебузе.

Местность эта – низменная, равнинная, много лугов и рощ; вина здесь мало, а вода – скверная, край вконец разорен войной, и потому во всем у нас недостача. Мера пшеницы стоит восемь флоринов, да еще пойди найди ее.

Репа – и та на вес золота. Здешние крестьяне и торговцы если и решаются подвозить нам съестные припасы, то лишь украдкой. Кое-кто из испанцев, сочтя, что голод – не тетка, не брезгует и кониной, благо убитых и павших от бескормицы лошадей – в избытке. Жуткое дело. Мы, пажи-мочилеро, отправляемся на промысел с каждым днем все дальше, забредая иной раз даже в расположение неприятеля и рискуя повстречаться с кавалерийскими разъездами голландцев. В этом случае – пощады не жди: зарубят или возьмут в плен. Мне самому не раз случалось доверять свою шею проворству собственных ног. Как я уже сказал, и в самой Бреде, и в нашем лагере сильно ощущается нехватка провианта, но это отчасти играет нам на руку и служит торжеству истинной веры, ибо еретики из числа французов, англичан, шотландцев и фламандцев избалованы вольготной сытой жизнью и оттого переносят голод и всякие лишения хуже, нежели наш брат испанец, который, и живя на родине, и воюя на чужбине, привык, что, мол, запил черствую корку хлеба глотком воды или вина, да и ладно.

В остальном же все у нас хорошо, и мы, хвала Господу, не хвораем. Завтра исполняется мне пятнадцать лет, а с тех пор, как мы не виделись, я подрос на несколько дюймов. Капитан Алатристе – все такой же: мало мяса на костях, еще меньше слов на устах. Незаметно, чтобы мытарства наши хоть как-то на нем отразились. Потому, наверно, что он, как сам говорит (топорща усы движением губ, отчасти заменяющим ему улыбку), и так всю жизнь жил впроголодь, военный же человек вообще должен быть привычен ко всему, а наипаче – к скудости. Как Вы, дон Франсиско, помните, мой хозяин не охотник писать письма, но попросил меня поблагодарить Вас за те, которые Вы посылаете нам. А также передать, что он Вам низко кланяется и шлет самый сердечный привет завсегдатаям таверны «У Турка», равно как и ее хозяйке Каридад.

Теперь последнее. От капитана я узнал, что Вы в последнее время часто бываете во дворце. Если это так, вполне вероятно, что Вы повстречаете там некую юную особу по имени Анхелика де Алькесар, вам, без сомнения, известную. Она была и, надо думать, остается фрейлиной ее величества королевы. Дерзну обратиться к Вам с просьбой сугубо личного свойства – выбрав благоприятный момент, сообщите означенной Анхелике, что Иньиго Бальбоа, служа нашему государю и святой вере, пребывает сейчас во Фландрии, где сражается честно, как подобает настоящему солдату и истинному испанцу.

Если Вы, дон Франсиско, сделаете это для меня, то чувство дружеского расположения, которое я к Вам неизменно питаю, возрастет безмерно.

Храни Вас Бог, как, впрочем, и нас всех.

Иньиго Балъбоа Агирре