Испанская ярость - Перес-Реверте Артуро

Вытянув шею и прищурив левый глаз, он стоял, выставив мушкетный ствол в подобие бойницы, образованной крест-накрест приколоченными досками, которыми был обшит бруствер. Дымился фитиль. Гарроте брезгливо морщил нос. Под проклятым животным он разумел дохлого мула, третьи сутки лежавшего на солнцепеке в нескольких футах от нашей траншеи. Это был наш, испанский, мул – он удрал из расположения и безмятежно резвился на ничейной земле, покуда посланная со стены пуля не уложила его копытами вверх. Теперь разлагающаяся туша смердела и приваживала к себе жужжащие полчища мух.

– Упустил, не достанешь, – заметил Мендьета.

– А вот достану.

Мендьета, расположившись на дне траншеи, у ног Гарроте, с величайшей обстоятельностью, столь присущей нам, баскам, бил вшей, которые мало того что наслаждались жизнью в наших волосах и обтрепанной одежонке, так еще и невозмутимо выходили на гулянье. Бискаец, увлеченный своим занятием, поддразнивал Гарроте без особой охоты – так просто. Был он небрит невесть сколько времени, оборван и перемазан землей – как и все, не исключая и самого Алатристе.

– Засек?

Гарроте мотнул головой. Шляпу он снял, чтоб голландцам труднее было целиться. Сальные кудрявые волосы, заплетенные в косицу, лежали на заношенном воротнике колета.

– Сейчас не вижу… Да покажется, куда он денется…

Алатристе, стараясь не высовываться из-за бруствера, быстрым взглядом окинул место действия.

Голландец, о котором шла речь, был, скорее всего, один из саперов, рывших тоннель футах в двадцати отсюда. Тут как ни старайся, не спрячешься, покажешься – пусть хоть голову, а высунешь, а Гарроте больше и не надо. Он славился своей меткостью и теперь терпеливо подкарауливал жертву. Уроженцы Малаги – они ведь такие: весь свет обрыщут, добычу отыщут и за смердящего мула взыщут.

В зигзагообразной траншее, ближе других – ну, то есть совсем впритир – подходившей к голландским аванпостам, находилось десятка полтора солдат. Взвод Диего Алатристе проводил здесь две недели, а потом неделю отдыхал, тогда как остальные подчиненные капитана Брагадо размещались в ямах природных и рукотворных, занимая позиции между бастионом «Кладбище» и рекою Мерк, то есть подалее, но все же на дистанции, не превышавшей двух аркебузных выстрелов от крепостной стены и самого городишки Бреда.

– Вот он, нехристь… – пробормотал Гарроте.

Мендьета, только что уловивший вошку и разглядывавший ее, перед тем как казнить, с родственным любопытством, вскинул голову:

– Засек?

– Держу на мушке.

– Ну и пусть катится в геенну.

– Куда ж еще?

Гарроте провел языком по губам, раздул фитиль и теперь медленно наводил мушкет, щуря левый глаз и поваживая кончиком указательного пальца по спусковому крючку, словно это был сосок веселой девицы. Выглянув еще раз, Алатристе заметил мелькнувшую над голландской траншеей непокрытую голову.

– Еще один сдохнет без покаяния, – медленно проговорил Гарроте.

Следом раздался выстрел. Вспышка, облачко порохового дыма – и голова голландца исчезла. Послышались крики ярости, две-три пули взвихрил» землю перед бруствером испанской траншеи. Гарроте, уже успевший юркнуть вниз, смеялся сквозь зубы.

Грянули новые выстрелы, сопровождаемые злобной бранью по-фламандски.

– Да пошли бы вы… – сказал Мендьета, готовя к расправе очередное насекомое.

Себастьян Копонс открыл и тотчас вновь закрыл один глаз. Выстрел Гарроте прервал послеобеденную дрему, которой он предавался, присев у бруствера и уткнув голову в засаленный рукав. Братья Оливаресы тоже заинтересовались, подняли косматые – ну турки, сущие турки! – головы. Алатристе соскользнул вниз по земляной стенке, на военном языке именуемой «крутость», присел. Нашарил в сумке ломоть черствого черного хлеба, припасенный еще со вчерашнего дня. Поднес его ко рту и перед тем, как начать жевать, долго размачивал слюной. Тянуло тошнотворной вонью от туши мула, да и в самой траншее воздух не благоухал, так что изысканной трапезу назвать было нельзя, однако выбирать не приходилось – и этот-то ломоть был все равно что Валтасаров пир. До ночи провианта не подвезут – при свете дня к их траншее не подберешься: все простреливается.

Мендьета поймал очередную вошь и пустил ее гулять по ладони. Потом, наскучив игрой, прихлопнул. Гарроте прочищал шомполом еще горячий ствол аркебузы, напевая себе под нос что-то итальянское.