Асканио - Дюма Александр

Перстенек перешел из рук Жака Обри в ручки Жервезы, и Жервеза перестала насмехаться над школяром, и он понадеялся, что она отныне принадлежит ему.

И желание Скоццоне исполнилось: она разожгла в сердце Бенвенуто искру ревности. Вот как это случилось.

Однажды вечером, когда ей опять не удалось, как она ни кокетничала, как ни ластилась, привлечь к себе внимание маэстро Бенвенуто, хранившего бесстрастный и серьезный вид, она тоже напустила на себя важность и сказала:

— Бенвенуто, вы как будто и не думаете о своих обязательствах по отношению ко мне!

— О каких это обязательствах, милая крошка? — спросил Бенвенуто, глядя в потолок, словно он искал там объяснения ее попреков.

— Да ведь вы сто раз обещали на мне жениться!

— Что-то не помню, — отвечал он.

— Не помните?

— Нет. Впрочем, я, кажется, сказал тебе: «Там будет видно».

— Так что же, вы все еще ничего не увидели?

— Увидел.

— Что же вы увидели?

— Что я еще слишком молод, и мне не подходит роль мужа, Скоццоне. К этому разговору мы еще вернемся.

— А я, сударь, не такая уж дурочка и не могу больше довольствоваться расплывчатым обещанием да ждать вас целую вечность!

— Поступай как знаешь, крошка. И, если спешишь, ищи счастья.

— Понимаю! — с живостью воскликнула Скоццоне и залилась слезами. — Вы слишком прославлены и не желаете, чтобы ваше имя носило ничтожество — девушка, отдавшая вам свою душу, свою жизнь! А ведь она готова претерпеть любые муки ради вас, она дышит только вами, любит только вас одного…

— Знаю, Скоццоне, и уверяю тебя — я бесконечно благодарен тебе!

— Она привязана к вам всей душой, внесла радость в вашу одинокую жизнь и никогда не заглядывалась на блестящие кавалькады стрелков и герольдов, не слушала нежных признаний, а их было немало даже здесь…

— Даже здесь? — прервал ее Бенвенуто.

— Да, здесь! Даже здесь, слышите?

— Скоццоне, — воскликнул Бенвенуто, — неужто это кто-нибудь из моих подмастерьев?..

— И вздыхатель женился бы на мне, если б я захотела, — продолжала Скоццоне, вообразившая, что Челлини разгневался в приливе нежных чувств к ней.

— Скоццоне, отвечай: кто этот негодяй?.. Надеюсь, не Асканио?

— Ведь он сто раз твердил мне: «Катерина, учитель вас обманывает, никогда он на вас не женится, хоть вы так добры и так хороши собой, — он слишком заважничал. О, если б он любил вас, как люблю я, или если б вы любили меня, как любите его!»

— Имя, имя предателя! — крикнул в ярости Бенвенуто.

— Но только я не слушала его, — говорила обрадованная Скоццоне. — Напротив, зря он расточал свои медовые речи. Я даже пригрозила все рассказать вам, если он будет продолжать. Я любила только вас, была слепа, и вздыхатель ничего не добился — его сладкие речи и умильные взгляды ни к чему не привели. Пожалуйста, прикидывайтесь, будто вам все, как всегда, безразлично, будто вы мне не верите! А ведь все это чистая правда!

— Не верю тебе, Скоццоне, — проговорил Бенвенуто, поняв, что все выведает, если заговорит по-иному.

— Как, вы мне не верите?! — воскликнула озадаченная Скоццоне.

— Не верю.

— Да не воображаете ли вы, что я лгу?

— Думаю, что заблуждаешься.

— Так, значит, по-вашему, в меня уж и влюбиться нельзя?

— Я этого не говорил.

— Значит, подумали?

Бенвенуто усмехнулся, ибо увидел, как можно заставить Катерину развязать язычок.

— Однако ж он любит меня, и это сущая правда, — продолжала Скоццоне.

Бенвенуто снова с сомнением пожал плечами.

— Да как еще любит! Не по-вашему — вам никогда так не полюбить, зарубите себе это на носу, сударь!

Бенвенуто расхохотался:

— Любопытно бы узнать, кто этот прекрасный Медор!

— Его имя вовсе не Медор, — ответила Катерина.

— А как же? Амадис?

— Нет, и не Амадис. Его зовут…

— Галаор?⁸⁵

— Паголо его зовут, раз уж вам так хочется знать!

— А-а… так это сам господин Паголо! — пробормотал Челлини.

— Да, сам господин Паголо, — подтвердила Скоццоне, задетая презрительным тоном Челлини. — Славный малый, из хорошей семьи, добропорядочный, тихий, верующий и будет примерным мужем.

— Ты в этом уверена, Скоццоне?

— Да, уверена.

— И ты не подавала ему надежды?

— Даже слушать его слов не хотела. О, как я была глупа! Но уж теперь-то…