Асканио - Дюма Александр

Асканио обдумал все это, возвращаясь домой по набережной и не сводя глаз с пылающего заката, на фоне которого чернела Нельская башня. Дома он, не медля и не колеблясь, взял кое-какие безделушки, направился к Малому Нельскому замку и решительно постучал четыре раза в дверь.

По счастью, госпожа Перрина была неподалеку. Она изумилась и, сгорая от любопытства, бросилась отпирать дверь. Однако, увидя юношу, она сочла нужным оказать ему холодный прием.

— Ах, это вы, господин Асканио! — сказала она. — Что вам угодно?

— Мне угодно, милейшая госпожа Перрина, показать сию же минуту вот эти украшения мадемуазель Коломбе. Она в саду?

— Да, гуляет по своей любимой аллее… Но куда же вы, молодой человек?

Асканио, хорошо помнивший дорогу, устремился в сад, забыв и думать о дуэнье.

«Вот как! — сказала она и остановилась, чтобы все обдумать. — Пожалуй, не стоит подходить к ним. Пусть уж Коломба покупает, что ей вздумается, для себя и для подарков. Не годится мне там быть — ведь она наверняка выберет для меня подарочек. Уж лучше я приду, когда она все купит. Тут-то, разумеется, будет просто неловко отказываться от подарка. Что верно, то верно! Останемся же здесь и не будем мешать нашей милой крошке — ведь у нее такое доброе сердце».

Как видите, достойная дуэнья была дамой весьма щепетильной.

Все эти десять дней Коломба провела в мечтах об Асканио. Невинной, чистой девушке любовь была неведома, но именно любовь сейчас переполняла ее сердце. Она твердила, что дурно предаваться таким мечтам, но находила себе извинение в том, что они с Асканио никогда больше не увидятся и что ей не дано найти утешения, оправдавшись перед ним.

Под таким предлогом Коломба и проводила все вечера на той самой скамье, где она как-то сидела рядом с Асканио, говорила с ним, внимала ему, а теперь всей своей душой отдавалась этому воспоминанию; затем, когда становилось совсем темно и госпожа Перрина звала ее домой, прелестная мечтательница шла медленным шагом и, очнувшись от грез, вспоминала о приказании отца, о графе д'Орбеке и о том, как бежит время. Она проводила ночи без сна в мучительной тоске, но и от этого не тускнели ее дивные вечерние мечты.

В тот вечер воображение Коломбы, по обыкновению, вновь ярко рисовало счастливое прошлое — час, проведенный вблизи Асканио, — как вдруг, подняв глаза, девушка вскрикнула.

Он стоял перед ней и молча смотрел на нее.

Он нашел, что она изменилась, но стала еще прекраснее. Бледность и печаль так шли к ее идеально правильному личику! Ее красота, казалось, стала еще одухотвореннее. Асканио находил, что она никогда не была так прелестна, и к нему вновь вернулись сомнения, рассеявшиеся было под влиянием любви госпожи д'Этамп. Неужели эта небожительница могла полюбить его?

Итак, очутились наконец лицом к лицу милые, невинные создания, которые так давно молча любили друг друга и уже доставили друг другу столько мучений. Конечно, они должны были бы, встретившись, тотчас же забыть о расстоянии, разделявшем их, — ведь в мечтах каждый из них шаг за шагом преодолевал его. Теперь-то они могли объясниться, с первого слова понять друг друга и в порыве радости излить свои чувства, которые до сих пор, терзаясь, сдерживали.

Но оба были чересчур робки, и, хотя волнение выдавало чувства влюбленных, все же их чистые души вновь обрели друг друга не сразу.

Коломба вспыхнула и молча вскочила с места. Асканио побледнел от волнения и, прижав дрожащую руку к груди, пытался унять сердцебиение.

Они заговорили вместе. Он сказал:

— Прошу прощения, мадемуазель, но вы разрешили мне показать вам кое-какие украшения.

Она промолвила:

— Рада видеть, что вы совсем здоровы, господин Асканио.

Влюбленные в один и тот же миг умолкли, и хотя они перебили друг друга, хотя их нежные голоса слились, — очевидно, они всё отлично расслышали, ибо Асканио, подбодренный улыбкой девушки, которую, разумеется, рассмешил забавный случай, отвечал чуть увереннее:

— Неужели по доброте своей вы все еще помните, что я был ранен?

— Мы с госпожой Перриной очень тревожились о вас и все удивлялись, отчего вы не приходите.

— Я решил больше не приходить.

— Почему же?

В эту решительную минуту Асканио пришлось опереться о ствол дерева, затем он собрал все силы, все свое мужество и промолвил прерывистым голосом:

— Что ж, я могу признаться: я любил вас.