Сокровища Валькирии. Правда и вымысел - Алексеев Сергей

Кое-как зажег свечку, поставил возле устья печи и сразу же узнал раненого – тот самый, что на пару с женщиной в сильную грозу поджег лагерь искателей! Седые длинные волосы, аккуратная борода, благородный вид…

На полу валялись обрывки окровавленного тряпья, бинтов и ваты.

– Тебе помочь?

Он молча отдал бинт, точнее, армейский перевязочный пакет с двумя скользящими тампонами, измазанными кровью. Ранение было серьезное, пуля прошла навылет в правой части груди чуть выше плевры, причем, входное было в спине, а выходное, рваное и черное, почти над солнечным сплетением.

– Обработать надо, – сказал я и сунулся к рюкзаку, где была фляжка с водкой.

– Я обработал, – спокойно заявил он. – Бинтуй!

Все-таки я достал водку, промыл раны, стер кровь вокруг и стал бинтовать. Человек мужественно и терпеливо ждал, подняв вверх руки.

Когда я закончил перевязку, он так же спокойно взял с пола нож, разрезал штанину на левой ноге, подцепил лезвием шнурок ботинка.

– Помоги снять.

У него была еще одна рана – прострелена икра! Я снял ботинок с распухшей ноги, достал свой бинт, промыл и перевязал рану, а мокрую от крови штанину отрезал до колена. И после этого он сам снял второй ботинок, встал и пересел на голые доски кровати.

– Достань одежду. Там. – Он указал вниз.

Я вытащил мабуту, поставил рядом с ним. Свернутую куртку он бросил в изголовье, достал и надел только футболку. Было видно, его морозит от потери крови, лицо бледное, глаза малоподвижные, однако он прилег на здоровый бок и вдруг попросил:

– Принеси снегу.

Снег был липкий, и я скатал его в небольшой шар, догадываясь, зачем ему требуется холод. Он разделил шар на две половинки, одну пристроил к спине, вторую на груди – наверное, раны жгло. Закрыл глаза и будто сразу заснул. Убирая с пола его одежду и тряпье, я нашел тощенький рюкзачок, а на нем оружие охотника – короткоствольный, без приклада, автомат, очень похожий на АКМ (до этого я «ксюш» не видел), со спаренными магазинами, один из которых был пустой, во втором всего лишь с десяток патронов. Видно, не совсем плохая получилась охота у этого поджигателя-промысловика! Сам получил, но и пострелял немало, и, судя по его сильному характеру, бил всегда по месту, не как белок. Я разрядил автомат и повесил на гвоздь – охотник не шевельнулся, и показалось, лежит без памяти, но прислушался – дыхание немного учащенное, хотя ровное, кажется, спит. Потом замыл кровь, принес дров и хотел растопить печь, но охотник вдруг сказал, не поднимая век:

– Рано. Утром затопишь.

Не спал, не терял сознания и все слышал мой читатель! И, похоже, доверял мне…

Я унес свечу на стол и наконец-то сам переоделся в сухое, развесив одежду над лежанкой. Две пары размокших ботинок, свои и его, поставил в печь и закрыл ее заслонкой. Первый раз он спросил время довольно скоро, примерно через час, и снова будто уснул. Но когда спросил во второй раз, я понял, ловец кого-то ждет. Света я не гасил, и без четверти одиннадцать, в очередной раз поинтересовавшись временем, он сел, свесив здоровую ногу на пол, ощупал раненную, пошевелил пальцами.

– Ты сильно устал? – спросил он неожиданно.

– Ничего, уже отдохнул. – Я полез в печь за недосохшими ботинками. – Тебе надо в больницу, и немедленно. Знаешь, как вызвать отсюда санрейс?

– Здесь недалеко мой товарищ, – объяснил охотник. – Пойдешь вниз, до двух речек с одним устьем. Иди по левой, но правым берегом, до третьего ручья. Там поднимешься вверх на километр. Будет такая же заимка.

– Твой товарищ – женщина?

– Какая женщина? – показалось, он замер.

– Та, что была с тобой возле озера. Когда сожгли лагерь ГУПРУДы.

Реакция последовала неожиданная.

– Была бы она со мной, не попал бы в засаду, – спокойно сказал он. – Нет, это другой человек, мужчина.

– У него радиостанция?

– Нет у него радиостанции.

– Что ему передать?

– Что видишь, то и передай. Скажи, стражник ко мне пришел.

На улице таяло, ветер показался теплым и весенним, может, оттого, что я сразу взял быстрый темп. Я шел вдоль уреза воды, песчаными и щебенистыми откосами и лишь когда на пути встречались обрывы, забирался наверх. От снега было светлее, однако скользко, особенно не разбежишься. Вниз я ходил всего на километр, дальше не бывал и местности не знал, а река петляла, но срезать меандры не решался, поскольку мог пропустить сдвоенный приток – ручьи и маленькие речки попадались чуть ли не на каждом повороте.